Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление

В отличие от других ребят мне всегда не хватало времени на увлечения. Дел и без того хватало: подбивать баланс по чековой книжке, прочищать тросом забитый слив и закупать продукты на неделю.

По крайней мере, раньше было так.

Я с трудом сходился с ровесниками. А может, и с людьми вообще, и точка. Даже мама, ближе которой у меня нет никого на земле, никогда толком меня не понимала. Порой я гадал, действительно ли вижу своими глазами тот же самый мир, который видят остальные. Может, то, что я вижу зеленым, все остальные видят красным. Или от меня пахнет уксусом, а от них – кокосом. И у меня в мозгах какой-то глюк.

Но причина, в сущности, не главное. Важнее следствие. И завтрашний день будет лишь началом.

В ту ночь я никак не мог уснуть даже после того, как наконец велел своим мозгам заткнуться. Несмолкающий шум дождя и ветра над крышей просто достали. Я с головой забрался под старое вылинявшее стеганое одеяло, потом прихлопнул сверху голову подушкой. Но уснуть смог лишь после полуночи, когда дождь наконец сменился бесшумной моросью.

Густой туман – вот и все, что я увидел, выглянув утром в окно, и почувствовал, как ко мне подкрадывается клаустрофобия. Здесь никогда не видно неба – такими мне представляются тюремные камеры.

Завтрак с Чарли прошел тихо. Он пожелал мне удачи в школе, я сказал «спасибо», зная, что его надежды напрасны: удача меня обычно избегает. Чарли первым уехал в полицейский участок, который заменял ему семью. После его ухода я еще немного посидел на одном из трех разных стульев за старым дубовым кухонным столом и окинул взглядом тесную кухню с темными панелями стен, ярко-желтыми кухонными шкафами и белым линолеумом на полу. Здесь все осталось как раньше. Шкафы покрасила мама восемнадцать лет назад, пытаясь добиться, чтобы в доме стало хоть немного светлее. В тесной соседней гостиной над маленьким камином на полке выстроились в ряд фотографии. На первой – Чарли и мама во время их свадьбы в Лас-Вегасе, на следующей нас уже трое – услужливая медсестра держит меня на руках возле больницы, где я родился, а затем шли мои школьные снимки вплоть до прошлогоднего. Смотреть на них было неловко – уродские стрижки, брекеты, прыщи, которые только недавно наконец прошли. Надо бы уговорить Чарли куда-нибудь убрать эти фотки, по крайней мере, пока я живу здесь.

В этом доме сразу становилось ясно, что Чарли так и не оправился после развода с моей матерью. Неуютное ощущение.

Заявляться в школу слишком рано не стоило, но и дома не сиделось. Надев куртку, похожую на костюм биозащиты, я вышел под дождь.

Он моросил по-прежнему, слишком мелкий, чтобы сразу же промокнуть под ним. Я достал ключ, который мы всегда прятали под карнизом у двери, и запер замок. Новые непромокаемые ботинки странно хлюпали, мне недоставало привычного хруста гравия под ногами.

В машине было сухо и хорошо. Видимо, Бонни или Чарли вычистили кабину, но от бежевой обивки сидений по-прежнему слабо пахло табаком, бензином и мятной жвачкой. Двигатель завелся сразу, только очень громко – пробудился к жизни, взревел и на полной громкости продолжал работать вхолостую. Ну что ж, должен же быть хоть один минус у этого антиквариата. Зато древнее радио работало – на такой подарок я не рассчитывал.

Школу я отыскал без труда – как и многие другие здания, она располагалась чуть в стороне от шоссе. Догадаться, что это школа, было бы непросто, если бы не указатель «Средняя школа Форкса». Школа представляла собой несколько одинаковых корпусов из темно-красного кирпича. Деревья и кусты здесь росли так густо, что о размерах школьной территории можно было только догадываться. А как же казенная атмосфера? Где забор из сетки и металлоискатели?

Я припарковался перед первым зданием, на двери которого висела неприметная табличка «Администрация». Поблизости больше никто не ставил машины, и я сообразил, что это запрещено правилами, но все-таки решил узнать, как пройти к учебным корпусам, вместо того чтобы нарезать круги под дождем. Что я – идиот?

Внутри горел яркий свет и было теплее, чем я рассчитывал. Помещение оказалось маленьким, в приемной со складными стульями и оранжевым в крапинку ковролином теснились на стенах объявления и грамоты, громко тикали большие часы. Повсюду в больших пластмассовых горшках торчали комнатные растения – как будто снаружи мало зелени! Комнату делила пополам длинная стойка, заставленная проволочными лотками, полными бумаг, с яркими этикетками, приклеенными к лоткам спереди. За одним из трех столов, помещавшихся за стойкой, сидел лысеющий очкастый толстяк. Он был в футболке, и мне сразу стало неловко за собственную одежду, словно я утеплился не по погоде.

Очкастый поднял голову.

– Чем могу помочь?

– Меня зовут Бо Свон, – сообщил я, и его глаза сразу вспыхнули. Так я и знал – обо мне уже сплетничают. Сынок шефа полиции и этой вертихвостки наконец-то вернулся на родину.