Сумерки эльфов

Утёр едва мог вздохнуть, лёгкие его горели, он взмок от пота, и ему казалось, что все тело состоит лишь из ран и ушибов. Он перевернулся на спину, морщась и дыша как кузнечные мехи. Потом, когда дыхание понемногу выровнялось, он осторожно сел и поискал глазами Ллиэн. Она была здесь – задыхающаяся, с лицом, покрытым царапинами и кровоподтёками, но стояла на ногах и, казалось, готова была в любой момент бежать дальше. Для неё словно не существовало физических усилий, и лишь собственная магия могла ослабить её. Все её чувства были обострены, она всё ещё сжимала в руках лук. Затем, вставив в него одну из стрел Кевина, она прошла немного назад, чтобы проверить, не преследуют ли их, и исчезла в зарослях папоротника. Несколькими минутами позже она снова появилась и убрала стрелу обратно в колчан.

– Кажется, они отстали, но нам нельзя здесь задерживаться, – сказала она, едва глядя на Утера (и в этот момент снова показалась ему отталкивающей).

Затем склонилась над Цимми и молча осмотрела его.

– Что с ним? – хрипло спросил Утёр.

– Он жив. Это всё, что я могу сказать. Я займусь его лечением позже.

– Позже?! – Утёр почувствовал, как в нём закипает гнев. – Ты что, забыла – он получил эту рану, ри-скуя жизнью, только затем, чтобы сохранить кольцо Гаэля и оправдать твой народ!

Ллиэн холодно взглянула на него.

– Если я займусь его раной сейчас, серые эльфы нас найдут и прикончат всех до единого. Цимми вполне выдержит ещё около двух часов.

– Можете рассчитывать и на больший срок, слабо проговорил гном, вызвав у Утера невольную улыбку.

Ллиэн закинула лук за спину, так что тонкий ремешок пролёг между её грудей, и мельком взглянула на рыцаря, заставив его подумать о том, что она прекрасно сознаёт результат: теперь очертания её груди, подчёркнутые ремешком, выглядели особенно соблазнительно. Потом с равнодушным видом прошла мимо него и даже помогла Фрейру подняться. Фрейру, скажите пожалуйста! Утёр поднялся самостоятельно, невольно застонав. Потом подобрал с земли меч и сунул его в ножны с новой гримасой боли. Каждое движение, каждый шаг доставляли страдание. Кольчуга была покрыта запёкшейся кровью – там, где в бок ему вонзился эльфийский кинжал, и во многих других местах это была его кровь…

– Идёмте, – сказала Ллиэн.

С наступлением ночи они покинули Гвраггед Аннвх. Земля под ногами стала твёрдой, растительность изменилась. Заросли камыша, утесника и папоротника сменились низкими кривыми деревьями причудливых форм, которые люди называют обманками и которые вызывают у них страх, – настолько их узловатые скрюченные стволы и ветки напоминают уродливые человеческие фигуры. Торфяная почва, рыхлая и ненадёжная, уступила место все более каменистой земле, из которой тут и там торчали корни деревьев, опутанные плющом, так что приходилось все вре-мя смотреть под ноги, ища, куда поставить ногу. Каждый раз, поднимая голову, Утёр чувствовал, как на него давят густые кроны сумрачного леса, все плотнее смыкавшегося вокруг них. Чёрные стволы, корявые корни, увитые плющом, камни, поросшие лишайником, длинные ветки, похожие на костлявые руки каких-то злобных существ, – всё это был похоже на кошмарные видения, и он старался вообще не смотреть по сторонам, чтобы избежать воздействия этого мрачного пейзажа.

Об этих лесах ходило слишком много жутких легенд среди всех Свободных народов, чтобы четверо спутников могли чувствовать себя здесь в безопасности. Позади густых буковых зарослей лежали холмы, через которые проходила граница с Чёрными Землями, а за ними – страна Горра, владения Безымянного.

Они шли вперёд в молчании (нарушаемом лишь стонами Цимми: Фрейр по-прежнему нёс его на спине, и, временами приходя в сознание, гном принимался жаловаться на боли от ран) до тех пор, пока темнота не сгустилась настолько, что под ногами уже невозможно было ничего разобрать. Тогда спутники остановились, усталые и такие же мрачные, как окружающий их лес, погруженные каждый в свои невесёлые мысли.

Утёр расстегнул пояс, стащил кольчугу, покрывающую кожаные латы, бело-голубую тунику и отшвырнул все это с гримасой отвращения. К чему носить королевские цвета, если их уже даже не видно! Потом яростно поскрёб отросшую на щеках бороду, страшно раздражавшую кожу. Он чувствовал себя ужасно грязным, голодным, смертельно уставшим. К тому же он испытывал чувство одиночества и потерянности в этом проклятом лесу, из которого, казалось, вовек нельзя выбраться. Так как Ллиэн молчала, он не стал задавать никаких вопросов, произнося их лишь про себя, но, поскольку ответов он не знал, настроение его не улучшилось.

Никто из четверых не мог бы сказать, сколько времени они просидели в оцепенелом молчании, но потом все словно сразу очнулись. Ллиэн занялась ранами Цимми, и гном не замолкал ни на минуту, либо давая ей советы, либо сдавленно постанывая, когда она случайно причиняла ему боль. Утёр собрал сухих веток и разжёг костёр.

– Покарауль пока, я пойду что-нибудь раздобуду на ужин, – сказал Фрейр.