Сумерки джедаев

Ден поднял взгляд на И–5. Его переполняли самые разные чувства, начиная с презрения и злости и заканчивая сочувствием, но Ден хранил молчание. Эмоции, которые излучал дроид, – боль и разочарование – были слишком хорошо знакомы любому разумному органическому существу.

Наконец салластанин произнес:

– Ты бы уже деактивировал этот свой… мм, деактиватор.

И–5 не ответил. Да и не было нужды: Ден знал, что деактиватор напрямую подсоединен к главному процессору, поэтому его нельзя просто отключить. Но он хотя бы попытался заполнить неловкое молчание.

– Что теперь? – спросил бывший репортер.

– Я пойду за ним, – ответил И–5. Голос прозвучал отстраненно. – Буду держаться на расстоянии, пока он… не привыкнет ко мне и не станет чувствовать себя спокойно в моем обществе.

Ден последовал за дроидом. Они шли по движущейся дорожке, которая уже давно не двигалась. Вокруг были и другие прохожие, но почти отсутствовало движение как воздушного, так и наземного транспорта: это было самое пустынное место на Корусканте, которое Ден когда–либо видел. Ветер подхватил несколько обрывков флимси и другого легковесного хлама. Вечные корускантские сумерки дополняли картину, создавая ощущение, что идешь по городу–призраку.

– А если он так и не привыкнет?

– Не знаю, – тихо ответил И–5. Он развел руки ладонями наружу – таков был его эквивалент пожатия плечами. – Просто не знаю. Я… не уверен.

Ден удивился. И–5 всегда знал, что делать, и никогда не колебался в выборе. В отличие от органиков, у него не было подсознания, которое подсказывало бы иррациональные решения.

Или все же было? Могло ли развитие зачаточного подсознания стать результатом обретения разума? Если И–5 стал разумным, значило ли это, что он в определенной степени стал невротиком?

Ден покачал головой. Это философское болото было опаснее черной дыры.

– Ну, – сказал он, – ты всегда можешь продолжить свою карьеру дроида–няньки.

Дроид бросил на друга испепеляющий взгляд.

– Только если ты пойдешь в комедианты. Хотя тебе придется выступать на ходулях, чтобы люди тебя заметили.

Ден ухмыльнулся. Приятно было снова увидеть проблеск старого доброго И–5. В последнее время его друг и напарник стал неестественно угрюмым.

Но ухмылка исчезла, когда Ден вспомнил о грубости Павана. Он и представить не мог, как тяжело сейчас И–5. Дроид отнесся к последней просьбе Павана–старшего очень серьезно, и теперь, когда он наконец выполнил ее, его оттолкнули, вырубили фигурально и буквально.

«Возможно, это к лучшему, – подумал Ден. – Быть может, И–5 скоро перестанет бегать за Паваном и вспомнит, кто его настоящий друг?» Ревность, которую он испытал ранее, снова дала о себе знать. Ден с удивлением заметил, что его первоначальная неприязнь к Джаксу Павану переросла в настоящую ненависть.

«Ты можешь выдать его властям».

Ден удивленно моргнул: голос, прошептавший в его голове эти слова, ему не принадлежал. Но голос говорил правду. Всего один звонок. Ден даже знал, как обставить предательство так, чтобы ни один след не привел к нему. И–5 мог бы что–то заподозрить, но никогда не узнал бы наверняка.

Проблема в том, что об этом знал бы Ден. Нет оправдания тому, кто сдаст неугодного индивида императору из–за каких–то дурных манер. Хоть Павану и удалось меньше чем за час так настроить салластанина против себя, что тот по крайней мере помыслил о предательстве.

Но голос продолжал нашептывать: «Джедаи не должны так поступать. Если он такой грубый по пустякам, то откуда тебе знать, что он не пожертвует И–5 или тобой, если ему приспичит?»

Ден хотел бы еще раз увидеть Бэррисс Оффи. Она олицетворяла все то, за что любили джедаев: отвагу, сострадание, силу и доброту. Что же стряслось с ней? Ден надеялся, что она смогла избежать резни.

Но сомневался в этом. Судя по тому, что слышал салластанин, джедаев почти полностью истребили. И если Джакс Паван и вправду был последним джедаем в галактике, он был не лучшим образчиком увядшей славы Ордена.

«А за «коротышку» ты мне еще ответишь, приятель!»

***

– Что–то ты хмурый, – проронила Ларант.

Джакс стоял на краю небольшого кратера, одного из тысяч свидетельств массированной бомбардировки Корусканта сепаратистами. Расплавленная поверхность кратера была глянцево–черной: на Павана смотрело искаженное и перекошенное отражение его самого.

– Смотрите, кто заговорил – наша молчунья. И это меня ты называешь хмурым?

Тви’лека пропустила выпад мимо ушей.

– Странный дроид, – сказал она. – И вся эта болтовня про «дружбу» с твоим отцом…

– Родители отдали меня в Храм, потому что во мне был потенциал. И я уверен, решение далось им тяжело, но они действовали ради общего блага. Я благодарен им за это, но больше о них знать ничего не желаю. По сравнению с их жертвой, все остальное несущественно.