— Позаботиться о своей собственной судьбе вы можете? — спросил немец. — Если, согласно догмату, папа непогрешим, то все им сказанное — это слова от лица Бога, ну если только сам Христос не явится и не опровергнет. Завтра вы заявите, что скорбите о чудовищном недоразумении, случившемся между Святым Престолом и германской армией. Что всему виной подрывные еврейские элементы, проникшие в Папскую гвардию, и даже в ряды священства Ватикана. Когда же солдаты рейха пытались изъять подлинных врагов Христа и Веры, то эти агенты Сиона и Москвы начали стрелять, что вызвало ответный огонь. Вы, ваше святейшество, заявите, что именно германская армия сейчас является подлинно Христовым воинством, защищающим наш цивилизованный мир от вторжения диких орд русских безбожников-большевиков. Можете сослаться на явление вам хоть самого Господа, сказавшего это. И добавьте о факте вашего добровольного перехода под защиту германских военных властей. После чего вы можете вернуться в свой дворец в Ватикане — или, до завершение ремонта там, в любой другой в Риме, по вашему выбору. Конечно, под охраной германской армии — которой вы единственно доверяете заботу о безопасности вашей персоны. Вы сожалеете о пролитой крови — но призываете итальянцев и весь христианский мир сплотить ряды против русской угрозы. К нашей взаимной выгоде — полагаю, что согласиться с нашими условиями и вернуться к своему прежнему почетному положению лично для вас куда привлекательнее, чем подвергнуться физическому воздействию в этой камере, после чего ваш труп похоронят в безымянной могиле, а то и вовсе бросят бродячим псам. Отчего вы смеетесь?!
— Вашей глупости! — ответил Пий. — Вы верите, что все можно вернуть назад? После того, как весь мир слышал мое воззвание? После того, как вы залили Рим кровью? И разрушили десятки, если не сотни, святых мест, убивая священников, монахов, прихожан? Думаете, это забудут и простят? И сочтут вас святым воинством — после совершения вами дьявольских обрядов? Здесь, в Италии, достаточно многие прошли русский фронт, и знают, что русские уже не безбожники, что священники их веры, иной, чем наша, но безусловно христианской, напутствуют перед боем русских солдат. Вы думаете, что если я скажу, что черное — это белое, день — это ночь, а солнце — это луна, кто-нибудь поверит?
А-а-а!! Когда бьют резиновым шлангом, это очень больно! Папа рухнул на кафельный пол, набок, сильно ударившись локтем, подкованный сапог врезался в живот, шланг снова опустился на плечо.
— Довольно, — сказал следователь, — пока. Ваше святейшество, будьте благоразумны. Ваше дело — сказать то, что мы укажем. А сколько из услышавших поверят, будет видно. Вы все равно согласитесь, после того как вас будут подвергать очень болезненным процедурам — отказываясь сейчас, вы всего лишь причиняете вред своему здоровью.
Солдаты вздернули папу на ноги, усадили на скамью, привинченную к полу. Появился немец в белом халате, с чемоданчиком — открыл, разложил на столике блестящие инструменты. Но согласиться значило бы самому снять с себя святой венец — тысячи лет назад христианские мученики шли на арену со львами за меньшее! Господи, прими душу слуги твоего!
Ударов больше не было. Пий Двенадцатый приоткрыл глаза и увидел, что немцы вытянулись по стойке смирно. В допросную вошел еще один немец, очевидно, главный — хотя он был в штатском. И следователь, и солдаты, и врач по одному его приказу поспешно вышли вон, остался лишь переводчик.
— Приношу извинения за глупое усердие своих подчиненных, — сказал немец, садясь в кресло следователя. — Вы заботитесь о душах всех нас перед Богом, ну а я должен думать о безопасности моего государства. И мой долг всего лишь получить от вас ответ на пару вопросов. По возможности, без насилия, если, конечно, вы будете благоразумны. Мы не звери, ваше святейшество, просто работа у нас такая. Я предпочел бы договориться по-хорошему — поскольку лично для меня смотреть на процесс удовольствия не доставляет.
— Будьте вы прокляты, — ответил папа. — Впрочем, вы все прокляты уже. Вас ничто не спасет — и ваш рейх, и вашего фюрера тоже.
— С вашей помощью, ваше святейшество? Смеете обвинять нас в нарушении конкордата — а сами организуете заговор против фюрера с целью его убийства. Согласитесь, что одно это уже давало нам право на любые действия в ответ!
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Да, ваша политика, особенно по отношению к евреям, часто подвергалась критике среди наших иерархов — в частных беседах. Но никаких действий Святой Престол не организовывал. Хотя не могу исключить, что отдельные люди нашей веры могли решиться. Причем после вашего нападения вероятность этого сильно возросла.
— Мы еще вернемся к этой теме, ваше святейшество. И боже вас спаси, если вы мне солгали. Не трудитесь клясться хоть всеми святыми сразу — мы оба хорошо понимаем, что такое политическая целесообразность. Вопрос второй — за день до штурма у вас был посланник от русских. Что они от вас хотят, и о чем вы договорились?