Сумерки

Так что день прошёл безмятежно и продуктивно — до восьми я уже написала сочинение. Чарли приехал домой с большим уловом, и я мысленно сделала себе заметку, что нужно купить книгу рыбных рецептов, когда поеду в Сиэтл на следующей неделе. Озноб, который я почувствовала, когда подумала об этой поездке, ничем не отличался от моих ощущений до разговора с Джейкобом Блэком. Наверное, должен был отличаться. Мне следовало бояться — я это знала. Но не могла почувствовать «правильный» страх.

Я спала без сновидений, слишком измотанная предыдущей ночью и ранним пробуждением. Поднял меня с постели яркий солнечный свет — второй раз со дня моего приезда в Форкс. Потрясённая, я подскочила к окну и увидела ясное небо, по которому плыли редкие белые облачка, лёгкие и пушистые, едва ли способные пролиться дождём. Я распахнула окно — к моему удивлению, оно открылось тихо, без скрипа, хоть и было закупорено на протяжении многих лет — и вдохнула сравнительно сухой воздух. Было почти тёпло и практически безветренно. Всё это словно наэлектризовало меня.

Когда я спустилась, Чарли уже заканчивал завтракать. Он мгновенно уловил моё настроение.

— Замечательный день, — заметил он.

— Да, — с улыбкой согласилась я.

Он улыбнулся в ответ, в уголках его карих глаз появились весёлые лучики морщинок. Когда Чарли улыбался, становилось понятно, почему моя мама так рано выскочила за него замуж. Да, к тому времени, как я его узнала, юношеское обаяние померкло. И густая шевелюра, такого же цвета, как моя, постепенно редела, открывая всё больше его лоб. Но стоило ему улыбнуться — и я видела человека, который сбежал вместе с Рене, когда она была всего лишь на два года старше меня теперешней.

Завтракала я в прекрасном настроении, созерцая пылинки, пляшущие в лучах солнца. Чарли попрощался, вышел на улицу, и я услышала, как отъезжает его машина. Выходя из дому, я помедлила, задержав руку на дождевике. Оставлять его дома значило бы испытывать судьбу, и, со вздохом перекинув куртку через руку, я вышла на улицу, в яркий свет, который не видела уже несколько месяцев.

Приложив серьёзные усилия, я опустила оба стекла в кабине пикапа почти до предела. В школу я приехала одной из первых — так торопилась выйти из дома, что даже не посмотрела на часы. Припарковалась и направилась к скамейкам для пикника, расположенным с южной стороны здания кафе. Они были ещё немного сырыми, так что дождевик пригодился. Домашняя работа была сделана — результат бедной событиями светской жизни. Но я вспомнила, что, кажется, не исправила несколько ошибок в задании по тригонометрии. Достав тетрадь, я начала старательно перепроверять свои записи, но какой-то частью сознания словно бы грезила наяву, наблюдая, как солнечные лучи играют на красной коре деревьев. Рука автоматически черкала что-то на полях тетради. И через несколько минут я осознала, что нарисовала пять пар чёрных глаз, теперь пристально смотревших на меня со страницы. Я быстро стёрла их ластиком.

— Белла! — окликнул меня кто-то, кажется, Майк.

Я огляделась и обнаружила, что пока я сидела, погрузившись в свои мысли, народу вокруг заметно прибавилось. Все были в футболках, некоторые даже в шортах, хотя температура наверняка не поднялась выше шестнадцати. Ко мне шёл Майк, одетый в шорты цвета хаки и полосатую майку для регби, и махал мне рукой.

— Привет, Майк, — откликнулась я и помахала ему в ответ. В такое утро хотелось радоваться всем и каждому.

Майк подошел и сел рядом со мной. Аккуратные пёрышки, в которые были уложены его волосы, светились золотом, на лице сияла широкая ухмылка. Он был так счастлив видеть меня, что я не могла не почувствовать благодарность.

— Никогда раньше не замечал — у твоих волос красноватый оттенок, — сказал он, ловя пальцами прядь, трепетавшую на лёгком ветерке.

— Только на солнце.

Я поёжилась от неловкости, когда он заправил прядь мне за ухо.

— Классный день, правда?

— То, что я люблю, — согласилась я.

— Что вчера делала? — в его голосе прозвучали собственнические нотки.

— В основном, трудилась над сочинением, — я не стала уточнять, что дописала его — не стоит выглядеть таким уж ботаником.

Он хлопнул себя ладонью по лбу:

— Ах да, в четверг сдавать, правильно?

— Хм, думаю, в среду.

— В среду? — он нахмурился. — Плохо. А о чём ты писала?

— Является ли подход Шекспира к описанию женских характеров женоненавистническим.

Он уставился на меня так, словно я заговорила на поросячьей латыни[9].

— Похоже, сегодня вечером придётся заняться, — сказал он и как-то сразу сдулся. — А я хотел пригласить тебя куда-нибудь.

— О! — он застал меня врасплох. И почему нельзя разговаривать с Майком спокойно, не испытывая неловкости?

— Ну, мы могли бы сходить куда-нибудь поужинать, а потом я бы поработал, — он с надеждой улыбнулся.

— Майк… — ненавижу, когда меня ставят в затруднительное положение, — не думаю, что это хорошая идея.

Его лицо вытянулось.

— Почему? — спросил он, насторожившись. Я подумала об Эдварде, гадая, вспомнил ли о нём и Майк.