Сулла

Прежде всего нужно заметить, что нет бесспорных доказательств причастности Цинны к акции Вергилия — очевидно, Плутарх сделал такой вывод с учетом последующих действий Цинны. Правда, Дион Кассий утверждает, что Цинна торопил Суллу с отъездом на Восток в связи с необходимостью дать отпор Митридату (XXX–XXXV. 102. 1). Но это автор достаточно поздний; руководствуясь той же логикой, что и Плутарх, он мог приписать Цинне разговоры, ходившие среди прочих недругов Суллы. У последнего было и без того много влиятельных врагов, которые не отказались бы отомстить ему. К тому же Вергилий, зная о непопулярности консула прошлого года, мог действовать и самостоятельно, чтобы сделать себе имя.

Можно ли было привлечь Суллу к ответственности до истечения его проконсульских полномочий? Обычно считается, что нет. Но есть основания думать, что по закону Меммия позволялось лишить империя его носителя, если он отказывался прибыть в Рим[878] и ответить на выдвинутые против него обвинения. После этого его вполне могли осудить.[879] Сулла не стал впутываться в процесс и отправился на войну с Митридатом, «пожелав и обвинителю, и судьям долго здравствовать» (Плутарх. Сулла. 10.8). Отказавшись явиться в суд, будущий диктатор тем самым поставил под сомнение и собственную репутацию, и законность своих мероприятий.[880] К тому же он уже второй раз продемонстрировал небрежение к плебейскому трибуну.[881]

Сулла ехал на Восток. Понимал ли он, что обстановка в Риме накалена и что до новой смуты совсем недалеко? Но его лично она не могла затронуть — Митридат позаботился о том, чтобы проконсул больше думал теперь о делах внешних, чем внутренних. Правда, в Риме оставалась семья, но в случае необходимости она могла бежать, да и посмеют ли смутьяны, если они появятся, тронуть представительницу такой знатной фамилии, как Метеллы? Его же самого ждут сейчас подвиги и слава. Кто потом посмеет бросить камень в победителя Митридата? А если посмеет, пусть пеняет на себя…

Глава 8 «Шумят знамена бранной чести»

После того как Сулла покинул Восток, обстановка там стала быстро накаляться. Назревал военный конфликт, которого так жаждали одни римские политики и так хотели отсрочить другие. На политической арене появился еще один амбициозный властитель — царь Великой Армении Тигран Великий. Если раньше его имя в связи с событиями в Каппадокии не упоминается, и, как было сказано выше, остается только гадать, из его ли царства пришли на помощь Гордию армяне или нет, то теперь он вмешивается в конфликт лично.

Молодой амбициозный царь из династии Арташесидов взошел на престол в 95 году до н. э. после смерти своего дяди Артавазда. После присоединения Софены, которое было одним из первых его государственных мероприятий, он не только объединил большую часть тогдашней Армении (включавшей, как известно, весь восток современной Турции), но и вплотную подступил к границам Каппадокии. Митридат не мог не воспользоваться таким развитием ситуации. При посредстве все того же неудачливого претендента на каппадокийский престол Гордия он подбил Тиграна начать войну с Ариобарзаном; соглашение двух царей было скреплено браком Тиграна и Клеопатры, дочери Митридата. Властители договорились о разделе Каппадокии, причем территория доставалась Митридату, а люди — Тиграну. Видимо, царь Армении остро нуждался в людских ресурсах — он не раз переселял в свои наследственные владения жителей покоренных им земель.[882] Итак, армянские полководцы Митраас и Багой совершили вторжение в Каппадокию, изгнали Ариобарзана, и Митридат вновь передал управление страной своему сыну Лжеариарату IX (Юстин. XXXVIII. 3. 1–2 и 5; Annum. Митридатика. 10.33; Страбон. XI. 14. 15. С. 532).