Таким образом, проконсул поиздевался над «великодушным» предложением сената изложить пожелания относительно его безопасности — таковую, мол, ему гарантирует собственная армия. Но не вполне ясно, зачем он завел речь о марианцах, другом которым быть не желает, — ведь на сей счет в послании сената ничего не говорилось. Зато говорилось в первом письме самого Суллы. Остается полагать, что он откровенно провоцировал марианцев, не слишком заботясь о примирении. Нередко считается, что проконсул готов был пойти на амнистию своих врагов.[1086] Но Аппиан пишет лишь об их «спасении», а не о безнаказанности, что правильнее понимать как намек на изгнание, дающее возможность избавиться от смертной казни. Такое право предоставлял римским гражданам закон Порция. Понятно, что подобный оборот марианцев не устраивал. Да и ультимативный тон в послании сенату выглядел совершенно недопустимо. Недаром впоследствии Катон Младший скажет, что хотел бы умереть прежде, чем государство примет условия коголибо из граждан (Беллей Патеркул. П. 49. 3).
Что же касается Ливия,[1087] то его версия чрезвычайно выгодна для Суллы и изображает его как миротворца, пекущегося отнюдь не о себе. Любопытно, что речь идет об изгнанниках вообще, а он лично не упомянут, хотя и входил в их число. Сомневаться в таком пожелании проконсула причин нет, но то, что Ливии умолчал о других его требованиях, сомнений не вызывает. К тому же в нашем распоряжении не полный текст его труда, а лишь сокращенное изложение.
Итак, Сулла открыто грозил войной «до победного конца», войной на уничтожение, не предлагая никакой средней линии.[1088] Но, действуя с позиции силы, он ничего не терял:[1089] схватка была в любом случае неизбежна. Правда, угрозы в адрес марианцев слишком уж ясно давали понять, что Сулла и не стремится к миру. Стоило ли так рисковать? Ведь колеблющиеся могли из страха перед резней сплотиться вокруг его врагов. Однако только что взбунтовавшиеся воины убили Цинну, и проконсул мог решить, что большинство и так не станет воевать против него. Как покажет будущее, особой ошибки в этом не было. В любом случае миротворцем Суллу считать не приходится.
Сенат рассмотрел требования самозваного проконсула и пришел к решению о роспуске армий обеих сторон. Ливии уверяет, что имелись в виду прежде всего войска Карбона (Периоха 84). Но проигрывал от такого решения тот, чьи легионы были сильнее, то есть Сулла, а потому решение сената подразумевало в первую очередь его, а не марианцев.[1090] Это был своего рода ответ на похвальбу Суллы тем, что безопасность ему обеспечивает армия. Тем самым его власть проконсула аннулировалась не только юридически (это сделали уже давно), но и фактически. Об удовлетворении требований Суллы речи не шло, он попрежнему оставался врагом. Ему опять предлагалось положиться на милость сената.[1091]
Это решение было вполне в духе сенатского большинства[1092] — точно такое же постановление будет принято им накануне гражданской войны между Цезарем и Помпеем (Аппиан. ТВ. П. 30). Однако ни одна из сторон не собиралась выполнять его.[1093] Сулла ясно дал понять, что мириться не собирается. Конечно, если бы Карбон поддержал решение сената, то выставил бы будущего диктатора поджигателем войны.[1094] Однако в этом случае он потратил бы немало времени на повторный сбор войска. К тому же снова вступать в армию италийцы и не захотели бы. Их настроения беспокоили консула. Он начал было брать заложников в италийских городах, но, естественно, натолкнулся на сопротивление. В Плаценции (совр. Пьяченца), например, местный магистрат Кастриций прямо отказался предоставлять ему заложников (Валерий Максим. VI. 2. 10). В конце концов сенат принял постановление прекратить подобные акции. Тогда же, продолжая реализовывать программу уравнения в правах римлян и италийцев, он даровал последним ius suffragii — право голоса. По 35 трибам были распределены получившие civitas Romana вольноотпущенники (Ливии. Периоха 84). Все эти меры Ливии приписывает исключительно воле patres, но вполне вероятно, что их инициировал сам Карбон для успокоения умов в Италии.
Понять озабоченность консула можно — после кошмара Союзнической войны италийцы явно не хотели без крайней нужды вновь браться за оружие. К тому же Сулла заявил, что не имеет к ним претензий, а это можно было понять как обещание сохранить за ними права римского гражданства и распределение по всем 35 трибам.[1095] И хотя настороженность и даже враждебность по отношению к нему сохранялась, она все же носила «платонический» характер.[1096]