Сулла

Как уже говорилось, по римским законам тому, кто хотел избежать смертной казни, позволялось уйти в изгнание. Однако проскрипции этого не предусматривали. Если Сулле было угодно, то проскрипта преследовали повсюду. Консул 83 года Гай Норбан после падения Аримина прекратил борьбу и отбыл на Родос, но это его не спасло – жестокий победитель потребовал выдачи беглеца. Пока местный совет обсуждал, как поступить – ведь под угрозой оказывалась репутация их города как убежища для изгнанников, [1262]– Норбан покончил с собой на городской площади (Аппиан. ТВ. I. 91. 422). Ливии уверяет, что его уже хотели схватить, но он успел пронзить себя мечом (Периоха 89). Этот пример показывал, что проскриптам нет спасения, что они, выражаясь словами Саллюстия, «стерты с лица земли» (История. П. 14). [1263]

Впрочем, не ко всем Сулла был так суров. Коллега Норбана по консулату Луций Сципион, которого Сулла обвинял в нарушении мира и внес в проскрипции одним из первых, удалился в изгнание в Массалию (Цицерон. За Сестия. 7). Его там никто не тревожил, и он спокойно дожил там остаток дней – оказавшийся, по-видимому, не столь уж большим. [1264]По-видимому, Сципиона спасла его знатность, а так же то, что к лидерам марианской группировки он все-таки не принадлежал – Сципион лишь верно служил им. Повезло и некоторым другим, менее родовитым проскриптам – Гнею Децидию, Авлу Требонию, Луцию Фидустию. Фидустий оказался личностью в своем роде уникальной, попав в проскрипции вторично – уже во времена второго триумвирата. На сей раз, однако, ему спастись не удалось. [1265]

Стоит отметить, что Сулла расправлялся не только с живыми. Он велел вырыть останки Мария и бросить их в Аниен. Памятники его побед были разрушены; восстановление их молва приписывала Цезарю (Цицерон. О законах. П. 56; Валерий Максим. IX. 2. 1; Светоний. Юлий. 11).

Террор позволил обогатиться очень многим приспешникам нового режима. «Сулла, овладев Римом, стал распродавать имущество казненных… и стремился сделать соучастниками своего преступления возможно большее число лиц, и притом самых влиятельных» (Плутарх. Красе. 2.4). Не исключено, конечно, что Плутарх немного преувеличил – Сулле ни к чему было толкать своих сторонников к участию в дележе «трофеев», ибо они и сами проявляли к тому немало охоты. Во всяком случае, неизвестно, чтобы диктатор склонял к этому кого-то конкретно. Но суть событий от того не меняется.

Богатейшие поместья Секста Росция, стоившие, по словам Цицерона, 6 миллионов сестерциев, вольноотпущенник Суллы Корнелий Хрисогон купил за 2 тысячи (Цицерон. За Росция. 6). Центурион Луций Лусций, если верить Цицерону, нажил себе состояние не менее 10 миллионов сестерциев. В 64 году его, правда, осудили, но, очевидно, лишь потому, что он не мог похвастаться знатным происхождением и не имел политического влияния (Асконий. 90-91С). А вот более родовитым сулланцам это вполне сходило с рук. Особенно «прославился» умением делать деньги на крови Марк Лициний Красе. Про него говорили, что он скупает за бесценок или выпрашивает себе в дар громадные состояния, а в Бруттии, на юге Италии, внес кого-то в проскрипции без разрешения Суллы, который-де после этого перестал пользоваться его услугами (Плутарх. Красе. 2.4; 6.8). Но причины размолвки могли быть самыми разными – недаром же Плутарх осторожно пишет: «говорили». Одни говорили одно, другие – другое. Вполне возможно, что Красе преувеличивал свою роль в битве при Коллинских воротах, приписывая весь успех себе. Нажился на имуществе проскриптов и вовремя перешедший на сторону победителей Марк Эмилий Лепид (Саллюстий. История. I. 55. 18). Прибрал ли что-либо к рукам сам Сулла, неизвестно. Но очевидно то, что он сквозь пальцы смотрел на «проделки» своих приближенных.

Несмотря на то, что имущество проскрибированных уходило за бесценок, общая выручка от его «реализации» составила 350 миллионов сестерциев (Ливии. Периоха 89). [1266]Подлинная же стоимость проданного, по самым скромным подсчетам, составляла никак не менее 2,3 миллиарда сестерциев. [1267]Для сравнения заметим, что минимум, которым должен был обладать представитель всаднического сословия, составлял 400 тысяч сестерциев. Конечно, казненные владели куда большими деньгами, но даже в этом случае масштабы конфискаций впечатляют. Сулла не стесняясь говорил, что продает свою добычу (Цицерон. Против Верреса. П. 3. 81; Об аграрном законе. П. 56).

Тем не менее проскрипции затронули лишь какую-то часть правящего класса, а убитые в италийских городах мало интересовали римлян. Подавляющее большинство их жило своей жизнью, беспокоясь не столько о своей безопасности, сколько о хлебе насущном. Кто-то, наверное, радовался тому, что «богатые тоже плачут». Кто-то погрел руки на несчастье ближних.