Сухарева башня

– Зайди за мной завтра в пять, – неожиданно сказала Надя. – Пойдем куда-нибудь.

– Я… я обязательно, – сбивчиво пообещал Опалин. – Так до завтра, да? Я приду!

Надя поглядела на его лицо, решительно позвонила и, когда ей открыла мать, быстро скользнула внутрь квартиры. Дверь захлопнулась.

От Опалина не укрылось, что мать, заметив его у двери, хотела с ним поздороваться, но Надя, проходя мимо, быстро дернула ее за рукав. Это был обычный фамильярный домашний жест, который мог не значить ничего особенного, но отчего-то он застрял в памяти Опалина, как заноза. Терентий Иванович Филимонов не зря как-то сказал о нем: «Юноша пока бестолков, но хорошо подмечает нюансы». То значение, которое Опалин вычитал в этом мелком и, в общем, малосущественном жесте, ему не нравилось. Его словно считали не вполне подходящим, чтобы тратить на него даже слова приветствия. Но тотчас же он вспомнил, что Надя согласилась с ним встретиться, увидел перед собой ее блестящие глаза, ее чудесную улыбку, встряхнулся и решил, что из-за непростой его профессии ему по привычке мерещится черт знает что.

До вечера, когда Опалин собирался зайти в трактир, расширившийся за счет бывшего магазина «Арка», оставалось еще достаточно времени. Можно было потратить его на дознание, навестив учительницу немецкого или загадочную гражданку Рогг, но Иван решил иначе и повернул в магазин, а после него поехал в больницу к Васе Селиванову. Его мучило, что он не навещал товарища несколько дней.

Селиванов спал. Опалин прошел в его уголок палаты и осторожно сел на стул, держа в руках свертки с печеньем и мармеладом. Тень лежала на Васином лице, и гость дернулся, заметив ее. Он уже в прошлые свои визиты понял, что такое была эта тень и что она значила. Иногда она как бы бледнела, но никогда не исчезала полностью, и Опалин знал, что эта тень была смерть.

Именно из-за беспрестанного присутствия тени ему порой было сложно приезжать сюда, и работа, на которой ему часто приходилось видеть трупы, никак тут дело не облегчала. Его мучила собственная беспомощность, мучило то, что он ничего или почти ничего не мог сделать для того, чтобы тень прогнать. Он ненавидел общие и никого не утешающие фразы, которые приходилось произносить во время визитов – все эти бессмысленные «держись», «мы с тобой», «не унывай» и прочее. Он думал, сколько мерзавцев и просто ничтожеств живет себе, не зная хлопот, в то время как Вася Селиванов, прекрасный, отзывчивый человек, настоящий друг, на которого он во всем мог положиться, умирает. И эти мысли сводили Опалина с ума.

В другом конце палаты кто-то закашлялся, потом Иван почувствовал, что его трогает за пальто человек, лежащий на соседней кровати, и раздраженно повернулся. На него умоляюще смотрели огромные глаза, странно выдающиеся на землистом, почти старческом лице пациента. Но в волосах не было ни единого седого волоса.

– Друг, есть закурить? – спросил больной шепотом. – Саркома у меня… помираю. Дай папирос, хоть покурю перед смертью…

Опалин дернул щекой, достал пачку и всю отдал больному. Тот схватил папиросы желтой, исхудавшей рукой и быстро сунул их под подушку.

– А приятелю-то твоему лучше стало, – шепнул больной.

– Правда? – Опалин так обрадовался, что чуть не вскрикнул.

– Ну. Профессор говорил, организм борется. Можно спичечки? Медсестра – зверюга, – говоря, он улыбнулся, и Опалин вспомнил, что здешняя медсестра была довольно симпатичная. – Спуску не дает, мои отняла…

Иван отдал ему спички и едва не уронил свертки, которые держал на коленях. Стараясь не шуметь, он наконец кое-как пристроил их на узкой тумбочке у изголовья. Повернувшись к Васе, Опалин увидел устремленный на него взгляд.

– Извини, я не хотел тебя будить, – пробормотал он сконфуженно.

– Я уж думал, ты больше не придешь, – вырвалось у Селиванова.

– Почему?

– Так.

Иван пустился в объяснения, почему он не мог прийти раньше, и, увлекшись, рассказал товарищу все, кроме предстоящего свидания с Надей. Вася лежал, закинув руку за голову, и о чем-то напряженно думал.

– Дурак я, – сказал он наконец. – Не надо было тебе про Дымовицкого говорить. Он тебе наплел с три короба, а ты повелся.

– Да ты что, Вася? Дымовицкий мне много полезного сказал…

– Сказал-то сказал, а ты теперь полезешь в это пекло. Знаю я тебя. Слушай, ну неужели ты не можешь подождать, а? Может, дня два-три всего. Ну не хватает у Петровича людей, они все равно тебя обратно призовут. И будешь ловить Стрелка как полагается, вместе с товарищами.

Опалин помрачнел. Он и сам не мог объяснить почему, но ему было важно самому взять Стрелка. Это было его личное дело.

– Трактир у Сухаревой башни, – продолжал Селиванов, дернув щекой, – значит, там всякий сброд собирается. Возле этой башни никогда ничего хорошего не происходит. Видно, место уж такое.

– А что ты думаешь про «Арку»? – не утерпев, спросил Опалин.

– Что тут думать? Надо проверять, кто там хозяин был и кто у него работал. Только Петрович тебя на пушечный выстрел к архивам не подпустит.

– За хозяином вроде ничего криминального не числится.