Сухарева башня

– Никого, – опомнившись от удивления, буркнул Опалин. – Я Катаринова ищу. Звонил четыре раза, как тут написано.

Толстяк моментально скис. Так быстро не скисает даже молоко.

– А, вы тоже из этих? Ну-ну, – усмехнулся служитель Танатоса. – Шестая дверь от входа, – добавил он, посторонившись, чтобы пропустить в квартиру гостя. – Только стучите погромче. Он там, но… сами понимаете…

Опалин пока ничего не понимал, но на всякий случай переложил папку в левую руку, а правой пошевелил в кармане рукоять браунинга. Подойдя к двери Катаринова, он постучал – сначала тихо, потом громче, потом еще громче. Наконец изнутри до его слуха донеслись какие-то невнятные звуки, заскрежетал поворачиваемый в замке ключ, который, очевидно, крутили не туда. Наконец человек по ту сторону двери определился, справился с ключом и открыл дверь.

– С-слушаю, – выдохнул он с усилием, привалившись к косяку плечом и виском.

Это был довольно красивый молодой блондин с артистической внешностью и замечательными голубыми глазами – но в данный момент глаза интересовали Опалина куда меньше, чем зрачки. Он поглядел на них, на круги под глазами, на тонкие губы собеседника, судорожно кривящиеся в пародии на улыбку, все понял и сделал шаг назад.

– Ты Ваня Катаринов? – спросил он, чтобы изгнать последние сомнения. Блондин смотрел на него ничего не выражающим взглядом, затем отлепился от косяка и беззвучно засмеялся, закинув голову, так что напрягся кадык на тонкой шее. Странный смех перешел в подобие икания, на губах проступила слюна. Блондин вытер ее и прислонился лбом к двери, видимо, плохо отдавая себе отчет в происходящем.

– Ладно, – сказал Опалин. – Потом поговорим.

Он отошел к толстяку, который стоял неподалеку, заложив большие пальцы под подтяжки.

– Давно это с ним? – спросил Опалин, кивая на Катаринова, который, как медуза, сполз с двери обратно в комнату и закрылся там.

– Марафет-то?[5] – хмыкнул толстяк. – Да черт его знает. Сначала вроде как не особо заметно было, а теперь…

– Ваш будущий клиент, – не удержался Опалин.

– Все мои будущие клиенты, – с философским спокойствием парировал толстяк.

Ивана передернуло. Он не любил фраз, бьющих на дешевый эффект, а встреча с наркоманом произвела на него угнетающее впечатление. Опалину приходилось ставить себя на место преступников, и многое он мог понять, но наркоманы всегда вызывали у него чувство, близкое к гадливости.

«И из-за этого она так страдала? Да ей радоваться надо было, что она от него избавилась».

Выйдя из квартиры, он почувствовал облегчение и неспешно двинулся вниз по ступеням. Но нервы у него были расшатаны, и, вспомнив на улице кое-что, он решительно зашагал по направлению к местной пивной.

Судя по виду, моссельпромовская пивная номер 22 ничем особенным не отличалась от заведений подобного рода. Такие же, как и везде, грязноватые столы и дешевые сиденья, такой же, как и везде, адский дух – смесь табака, пота, алкогольных испарений, такие же рекламные плакаты на стенах – в основном моссельпромовской продукции. За стойкой виднелся распорядитель этого ада – полноватый, спокойный человек с усами щеткой и пухлыми руками. Рост средний, возраст средний, внешность тоже средняя, но взгляд, которым он окинул Опалина, оказался чрезвычайно внимательным.

– Светлое есть? – спросил Иван с достоинством.

Человек почесал щеку, оглянулся на шеренги бутылок за своей спиной и без всякого выражения уронил:

– Шаболовское.

– Давай шаболовское, – распорядился Опалин. – Одну кружку.

Человек вздохнул, откупорил новую бутылку, и пиво, пенясь, полилось в кружку. «Трехгорное пиво тоже ничего… но и шаболовское хорошее. Интересно, не разбавляет ли он его, – смутно подумал Опалин, пригубив пиво и косясь на продавца. – А то попался нам однажды тип, который откупоривал бутылки с вином, разливал его водой, закупоривал их снова, а разницу на сторону продавал. Нет, пиво что надо…»

В этот час пивная была почти пуста, только в углу у окна спорили трое. Навострив уши, Иван понял, что препирательство идет о боксе, о том, какой спортсмен лучше, и развеселился. Способность людей горячиться из-за сущих пустяков всегда казалась ему комичной. Он спросил к пиву бублик и стал жевать его. Бублик был нежен, как любимая женщина, и источал райский аромат. Моссельпромовская пивная номер 22 из преддверия ада на глазах превращалась во вполне приличное заведение.

– Соседей знаешь? – спросил Иван с набитым ртом.

– Смотря кого, – ответил человек за стойкой, покосившись на него.

– Мне Евлахов нужен, – говоря, Опалин бросил взгляд на папку, лежавшую с ним рядом, будто должен был передать ее человеку, о котором шла речь. – Слышал о таком?

– Кто о нем не слышал, – хмыкнул собеседник.

– Часто тут бывает?

– Никогда. Он не пьет.

– Язва замучила? – усмехнулся Опалин.

– Не, просто не пьет. Ты к нему сегодня не ходи, он дочку потерял.

– Да? Как же это?

– Под трамвай попала.

– Ой, ой, ой. Как же она так?..

Человек за стойкой пожал плечами.

– Я разное слышал. Одни говорят, любовь несчастная. Другие – что ее папаша кому-то дорогу перешел.