Суфлер

– Тихонова? – Не дождавшись ответа, она сказала, пытаясь вложить в свой голос всю убедительность, которая была ей доступна: – Жива, и хорошо себя чувствует.

– Значит, у меня тоже есть надежда, – ответил Эрдель после паузы.

Дверь палаты отворилась. Вошла медсестра, принявшая у Александры подачку. Сделав ей условный знак, которого женщина, впрочем, не поняла, она подошла к постели больного и воткнула иглу в другую бутыль. Мило улыбнувшись, удалилась, подмигнув на прощание, будто намекая на некий факт, известный лишь им двоим.

– А Воронов? – после паузы спросил Эрдель.

– Во… – поперхнулась Александра и тут же добавила: – Не знаю.

– Разве вчера вы не были на выставке, где он умер?

Вопрос застал женщину врасплох. С минуту она сидела, опустив голову, без всякой надобности разглядывая свои руки. Потом подняла глаза и встретила взгляд Эрделя, вновь повернувшего к ней голову.

– Да, я видела его смерть.

– И какое впечатление? – задыхаясь, поинтересовался Эрдель.

Александра замолчала надолго. Она не знала, куда деть взгляд и наконец устремила его на капельницу. Раствор медленно, капля за каплей, перетекал из перевернутой бутыли в вену Эрделя. Женщина молчала, пока больной ее не окликнул:

– Ну так что?

– Он умер внезапно.

– Вам так показалось, – заявил Эрдель, отдышавшись после очередного приступа. – Ничего внезапного тут не было.

– Откуда вы знаете, что мы с ним виделись? Откуда вы вообще узнали о его смерти?

Теперь паузу взял Эрдель. Он закрыл глаза и, помедлив, ответил без всякого выражения, не поднимая век:

– Таня даже забрала у меня телефон, чтобы никто не мог со мной связаться. И тут всех настроила, чтобы никого не пускали. Видите ли, боится, что меня расстроят печальные новости. Но, как вы на своем опыте убедились, попасть в палату все же можно.

– К вам кто-то приходил сегодня?

– Вчера. – Не открывая глаз, Эрдель слабо усмехнулся. Эта бессильная улыбка, адресованная пустоте, ужаснула Александру. Она видела теперь яснее, чем прежде, как вымотан мужчина, как мало сил у него осталось для того, чтобы сопротивляться болезни.

– Что с вами? – шепотом спросила она. – Хотя бы это вы можете мне сказать?

Эрдель взглянул на нее лихорадочно блестящими глазами и сипло вздохнул:

– Ничего особенного, Саша. Это что-то вроде медленной смерти.

Женщина содрогнулась:

– Это не диагноз.

– А диагноза нет. И если бы даже его успели поставить, было бы слишком поздно. Мне капают витамины, антибиотики, но не знаю, какое все это оказывает действие. Воронов вообще не лечился. Он узнал, что заболел, вчера утром, когда и мне стало плохо. Такой здоровяк… И сразу конец. А я никогда не отличался крепким здоровьем, и вот, еще тяну… А Лена – женщина, борется дольше всех… С нее началось…

Помедлив, Эрдель, неотрывно глядя на собеседницу, продолжил:

– Я не хочу, чтобы кончилось вами, Саша. Повторяю – уезжайте, пока целы, не просите объяснений, не надо спорить. Поверьте на слово старому другу.

– Я не могу уехать сейчас, – тоскливо ответила она. – Я уже сказала…

– Тогда я умываю руки. Я пытался вас предупредить.

– Так не предупреждают, – возразила женщина. – Я взрослый человек, мне можно сказать больше, чем вы сказали. Можно сказать все! Полное неведение, и на его фоне такие приказы – это немыслимо.

– Я знаю не больше, чем говорю.

В палату снова вошла медсестра. На этот раз вид у нее был взбудораженный. Она скривила рот и заговорщицки произнесла, обращаясь к больному:

– Там супруга ваша. Я велела ей подождать на посту.

Александра вскочила и тут же спохватилась, что особенно бояться ей нечего. Она настолько успела войти в роль «дочери», что забыла о своем истинном отношении к Эрделю. И все же встречаться с Татьяной в роли нелегальной посетительницы ей не хотелось.

Эрдель, по всей вероятности, также не горел желанием присутствовать при этой встрече. Он сделал слабое отстраняющее движение пальцами руки:

– Идите, Саша. Все-таки помните, что я вам посоветовал.

– Что ж… – Она в нерешительности замялась на месте. – Забыть такое трудно… Но я все же не уеду.

– Тогда… – Он взглянул на медсестру, и та с готовностью заявила:

– Ну так я пойду, придержу ее там еще минутку. Но только уж не дольше.

Когда женщина удалилась, Эрдель, не сводя с Александры лихорадочного, чуть затуманенного взгляда, проговорил:

– Если решили остаться, оставайтесь. Но не берите в ближайшее время никаких картин на реставрацию и перепродажу. Слышите меня? Никаких!

Потрясенная, женщина не нашлась с ответом. Ведь то же самое, чуть ли не теми же словами, говорил ей вчера вечером Гаев! Внезапно ее осенило:

– У вас вчера был коллекционер из Риги? Вы знаете его, конечно, его все знают! Гаев!

– Неважно, кто у меня был! – срывающимся шепотом оборвал ее мужчина. – Выполняйте то, что я сказал!

– Вы о картинах с той проклятой выставки? – Теперь она решила не темнить. – Их было всего три. Икинса увезли в Питер перекупщики. Болдини и Тьеполо купил ваш друг Воронов. Они у меня. Сегодня утром мне привезла их Эрика.

– И вы… взяли?!