Суфлер

Для пущего правдоподобия и для безопасности картины были разрознены. «Болдини» Воронов отвез своей давней знакомой, владелице антикварного салона Ирине, которая с радостью согласилась на все его требования за небольшое вознаграждение. Ирина выставляла картину как «свою», пришедшую к ней на комиссию. «Икинса» представлял Гаев, игравший роль владельца редкостного шедевра. Он окутал появление полотна легендой, как всегда, не поскупившись на ложь. Сложнее всего было договориться с Верой Маякиной. Воронов желал перекупить у нее «Тьеполо», не оправдавшего ожиданий, куда за большие деньги, чем она сама за него заплатила. Но Вера не пожелала расстаться с картиной задешево и выставила ее на аукционе от себя, явно рассчитывая на большую прибыль. Впрочем, она была готова тотчас продать «Тьеполо» Воронову, если покупатели не заинтересуются «шедевром».

Так владельцы салона получили три полотна. Осторожная Эрика не поделилась информацией, полученной от Гаева, со своими компаньонами. Умная, опытная галеристка была глубоко озадачена, не сумев вычислить подделку, – одну из трех, как ей было сказано. Ни Настя, ни Влад ничего не заподозрили. Их восторженная реакция была второй серьезной проверкой, которую три «шедевра» успешно выдержали.

– Покупателей, как вы уже поняли, – улыбнулся Петр, предлагая оценить пикантность ситуации, – было всего трое – маклеры из Питера. Рисковать и звать толпу народу не хотели. В случае провала и шума было бы больше. Питерцы, едва появившись на пороге, сразу набросились на «Икинса». Предложили столько, что решили все наши проблемы. Воронов должен был инсценировать покупку двух прочих шедевров, для правдоподобия. Внезапно ему стало плохо, и он в одночасье скончался. Остальное вы видели и поняли сами.

– Остальное?! – едва переведя дух, Александра поднялась со стула. – Это ваше «остальное», якобы вдруг ставшее понятным, представляет теперь еще большую загадку! Чего от меня хотели, когда позвали на этот фальшивый аукцион? Чтобы я взяла на реставрацию картины? Из рук Эрики я бы взяла их в любом случае!

– Ваша лютая принципиальность в вопросе о подделках известна всей Москве, – улыбнулся Петр. – Вы были там просто необходимы, для ублаготворения питерцев. Одно ваше имя действует на покупателя как антидепрессант. Человек успокаивается: его тут не обманут.

– Кому в голову пришла идея использовать меня в качестве успокоительного?!

– Гаеву. Он очень лестно о вас отзывался!

Александра закусила губу:

– К черту такие лестные отзывы! А почему он битый час врал мне в кафе, рассказывая байки об Икинсе, умоляя скрыться и ни с кем из вашей компании не иметь дела? Чего боялся? Уж не того, наверное, что я заражусь, когда займусь реставрацией? И зачем вообще была задумана эта реставрация, ведь никто же не был заинтересован в том, чтобы картины выглядели лучше! Зачем их было тогда старить?!

– Вы правы, правы во всем, Гаеву дорога только своя собственная шкура, – сочувственно кивнул Петр. На его лице обозначилось такое довольное выражение, словно он был рад услышать эти вопросы. – Все просто. После смерти Воронова дело приобрело уж очень серьезный оборот. Гаев хитрец, он-то решил втянуть вас в аферу, сперва навязав картины на реставрацию, затем исподволь посвятив в суть дела. Он был убежден, что, будучи уже вовлеченной в процесс, вы согласитесь сотрудничать с ним. Но он к тому же отъявленный трус. Когда Воронов умер, Гаев испугался, что при реставрации вы обнаружите истину и тогда не станете молчать.

– Я и не стала бы!

– А я им говорил! – Мужчина, ничуть не смутившись, улыбнулся. – Но ваше молчание и сотрудничество надеялись купить.

– Кто?!

– Гаев и Валерий. Да, да, и Валерий, он – глаза и уши Гаева, когда его самого тут нет. Он еще больший трус, чем дядюшка, и вечно прячется за его спиной, но хочет того же, чего все остальные, – денег. Поверьте, я – самое незаинтересованное лицо во всей этой компании! И не ради меня мать решилась продать оставшиеся жемчужины, где был запечатан «суфлер»! Я больше ни о чем ее не просил, с тех самых пор как она заболела! Я ее не торопил! Мать боялась Эрделя, тот пригрозил оглаской, если она продаст грибок. Я знаю, что все ждали его смерти, чтобы провернуть эту сделку. Мать – с ужасом, остальные – с нетерпением. И с кем-то она договорилась… Вот я и спрашиваю, кто вам звонил? Гаев?

– Маякина, – отрывисто бросила Александра.

– Вера… Все-таки раскошелилась! – Петр спрыгнул с подоконника и остановился перед женщиной. – Что ж, мы живем в мире подделок и фальшивок. Мать это понимает.

Петр сцепил руки в замок, хрустнули стиснутые пальцы.

Глядя Александре в глаза, цепко и неотступно, он внезапно севшим голосом проговорил:

– А я предлагаю задвинуть Веру, Гаева и всех прочих. «Суфлер» здесь, у нас. Мы его не отдадим, даже если мать уже взяла аванс. Это не наше дело. Сейчас вы возьмете коробку и уйдете. Потом встретимся и все обсудим. Видите, я вам абсолютно доверяю. Мы с вами можем сделать такое, что им всем не снилось! Такой шанс выпадает раз в жизни. Вам всякий поверит, у вас репутация, а я…