Суфлер

– Бульон перед употреблением пришлось изрядно размачивать свежей порцией клея, но в результате он оказался отличного качества. Взгляните, что делается с Болдини! Его невозможно отличить от настоящего! А между тем копия написана на старом холсте месяц назад, а инфицировалась здесь, в этой комнате, матерью и Вороновым. Эрдель, очень интересовавшийся процессом, целиком взял на себя Икинса. И у него тоже все отлично получилось.

Александра не в силах была задать ни одного вопроса. Вскользь произнесенное имя Икинса хлестнуло ее, как огненным кнутом. Женщина больше не плакала, слезы высохли. Она не сводила с Петра неподвижного взгляда.

– Конечно, мать надеялась избежать той участи, которая постигла подруг. Отравлять своих друзей она тоже не собиралась. Софья перед смертью твердила, что сделала слишком концентрированный бульон, и оттого с его испарениями оказалось возможным вдохнуть роковую дозу грибка. В «жемчужинах» был крепкий концентрат, но мать изготовила на его основе раствор намного жиже. Верила ли она в безопасность процесса до конца, не знаю… Когда она заболела, спрашивать уже не стоило. Ее уничтожало сознание своей вины.

Воронов за немалые деньги заказал две отличные копии редких картин. Эрдель участвовал из чистого любопытства. Эксперимент был поставлен в первых числах декабря. И уже спустя две недели обе картины выглядели совершенно иначе…

А самочувствие всей троицы было различным. Эрдель внезапно ощутил недомогание, впрочем, тут не было ничего удивительного, в сырую погоду он часто простужался, и осенью перенес ангину, скверно отразившуюся на состоянии его и без того истрепанного сердца. Воронов ни на что не жаловался. Зато Тихонова слегла всерьез. Она совсем недавно перенесла сильную простуду, и наступил рецидив.

К середине декабря стало ясно: заболели двое из троих. Тихонова отказывалась от помощи врачей. Эрдель был страшно подавлен и ждал худшего. Один Воронов крепился, уверяя друзей, что их «простуда» не имеет ничего общего с «суфлером». Он развивал бурную деятельность по устройству выставки, которой суждено было стать самой большой аферой в его многотрудной и отнюдь не добродетельной жизни. Тихонова и Эрдель не могли ни помогать ему, ни мешать. Да и поздно было вмешиваться. Воронов забрал обе картины, на что имел полное право, так как являлся их заказчиком и владельцем. Гаев, вновь объявившийся к тому времени в Москве, все так же остро нуждавшийся в деньгах, никому мешать и не собирался. Узнав о замысле Тихоновой, он полностью его одобрил и лишь посетовал на то, что кузина была настолько неосторожна и рисковала своим здоровьем.

– Уж будьте уверены, – со злобой присовокупил Петр, – своим здоровьем этот лис ради нее не рискнул бы! Он всегда появляется, когда черная работа сделана другими, и снимает сливки… Внешне на него похож я, это да, а вот характером он – вылитый мой братец. Да, Валера, наш благостный правильный Валера! – повторил мужчина, встретив недоуменный взгляд слушательницы. – И поверьте мне на слово, такие положительные типы – самые опасные! Думаете, они оба в этом деле остались ни при чем? При чем, да как еще!

Созывать для продажи трех подделок настоящий аукцион было рискованно. Подобное дело не терпело лишних глаз и экспертных сомнений. Воронов предложил созвать для фальшивых полотен фальшивый аукцион. Ему самому внове была эта уловка, зато Гаев знал технологию подобных афер блестяще. Именно он встретился с Эрикой, предлагая ей предоставить галерею для выставки трех картин – «Болдини», «Икинса» и «Тьеполо». Он туманно намекнул женщине, что с одной из картин неладно. Эрика отнеслась и к предложению, и к намеку с пониманием. Какую из картин он имеет в виду, Гаев намеренно не сказал. Для него было очень важно, сумеет ли галеристка определить ХОТЯ БЫ ОДНУ ПОДДЕЛКУ ИЗ ТРЕХ.

– И она… – проговорила Александра.

– Не смогла этого сделать.

– Я тоже не смогла… Они выглядели невероятно правдоподобно… – Женщина коснулась пальцами лихорадочно горящей щеки. – Этот ваш «суфлер» сделал то, чего не смог бы сделать ни один человек. И сделал это именно потому, что он не человек. Он состарил картины ЕСТЕСТВЕННО.

– И, пожалуй, только он да Эрдель сделали это бескорыстно! – Петр рассмеялся, но гневный взгляд художницы его остановил. Мужчина пожал плечами: – Да, Эрдель умер, но моей вины тут нет. Поверьте, я этому не рад. Рад кое-кто другой!