Ребекка. Кажется, в бюро путешествий. Что-то вроде агента. Но, думаю, он еще где-то работал. Он был важной персоной. От него многое зависело.
Делвин. Что же это было за агентство?
Ребекка. Туристическое.
Делвин. И как оно называлось?
Ребекка. Он был гидом, понимаешь. Гидом.
Делвин. Гидом в турагентстве?
Ребекка. Я же говорила тебе, откуда он меня… говорила, когда он меня… забрал туда.
Делвин. Куда туда?
Ребекка. Я же тебе рассказывала.
Делвин. Ничего ты мне не рассказывала.
Ребекка. Странно. Могу поклясться, что рассказывала. Нет, я рассказывала.
Делвин. Ничего ты мне не рассказывала… И никогда о нем не говорила. Ни слова.
Ребекка. Ну, что-то вроде фабрики.
Делвин. Вроде фабрики? Так фабрики или нет? А если это все же была фабрика, что там производили?
Ребекка. Ну, что-то делали — как на других фабриках. Но это была не совсем обычная фабрика.
Делвин. То есть?
Ребекка. Там все были в шапочках… все рабочие… в таких мягких шапочках… и они снимали их, когда он приходил за мной и вел меня между рядами.
Делвин. Снимали шапочки? Ты хочешь сказать, обнажали головы при виде него?
Ребекка. Да.
Делвин. Почему вдруг?
Ребекка. Он сказал мне потом, потому что они очень его уважали.
Делвин. Чем же он заслужил?
Ребекка. Потому что, сказал он, он спас их… на пароходе. Они беспредельно верили ему. Уважали… за чистоту… убеждений. Пошли бы за ним в огонь и в воду, прикажи он им. Так он сказал. И пели как по нотам, пока он ими дирижировал. Он говорил, отличный хор.
Делвин. А как они относились к тебе?
Ребекка. Ко мне? Приветливо. Я улыбалась, они в ответ тоже улыбались.
Делвин. Им не выдавали теплой одежды?
Ребекка. Нет.
Делвин. Ты вроде бы говорила, что это турагентство.
Ребекка. Да, вот еще одна вещь. Мне понадобилось в ванную. Но я не могла ее найти. Искала повсюду. Она точно где-то была. Но я так и не нашла.
Делвин. Вырывал детей?
Ребекка. Между прочим, мне что-то здорово не по себе.
Делвин. Не по себе? Но что случилось?
Ребекка Это из-за полицейской сирены.
Делвин. Полицейской сирены?
Ребекка. Ты не слышал? Ты не мог не слышать, так она выла. Всего минуту назад.
Делвин. И что из того?
Ребекка. Ну, просто я ужасно расстроилась.
Делвин. Ты хочешь сказать, что кто-то где-то ее слышит? Ты это имела в виду?
Ребекка. Да. Она всегда воет. Каждую минуту.
Делвин. Тогда ты себя чувствуешь в безопасности?
Ребекка. Нет! Тогда я чувствую себя беззащитной! Ужасно беззащитной.
Делвин. Почему?
Ребекка. Ненавижу, когда она затихает. Ненавижу, когда замирает эхо. Ненавижу, когда ее не слышно. Ненавижу, когда ее слышат другие. Хочу слышать ее сама. Всегда. У нее такой великолепный звук. Правда?
Делвин. Не волнуйся, скоро будет другая сирена. Она уже в пути. Поверь мне, ты ее скоро услышишь. С минуты на минуту.
Ребекка. С минуты на минуту?
Делвин. Да, не сомневайся. Просто полицейские — люди занятые. У них много дел, везде нужен глаз да глаз. Они включают сирены, главным образом когда того требует закон. Не проходит и минуты, чтобы в каком-нибудь уголке земного шара не гудели полицейские машины. Так что можешь не беспокоиться. Ладно? Тебе больше не будет одиноко. Полицейские сирены всегда будут гудеть, поверь мне
Ребекка. Кстати, умираю, хочу тебе кое о чем рассказать.
Делвин. О чем же?
Ребекка. Когда я заполняла квитанцию, несколько квитанций для прачечной… В общем… составляла список для прачечной. Ну, и положила ручку на маленький кофейный столик, а она взяла и скатилась.
Делвин. Ну и что?
Ребекка. Упала на ковер. Прямо передо мной.
Делвин. Великий Боже!
Ребекка. Ручка-то ни в чем не виновата.
Делвин. Откуда тебе это известно?
Ребекка. Известно, и всё…
Делвин. Но ты не знаешь, где эта ручка была раньше. Не знаешь, сколько людей держали ее в руках, писали ею, что именно они писали… Ты ничего о ней не знаешь. Не знаешь ее предыстории.
Ребекка. У ручек не бывает предыстории.