Судить буду я

Быстро меняющаяся ситуация в государстве то радовала, то пугала Сабира-бобо. Развал страны и ожидаемый суверенитет республики, казалось, сулили благо, хан Акмаль автоматически получил бы свободу, обвинение прокуратуры чужой страны для Узбекистана не имело бы силы, а уж дома Арипов отговорился бы, еще и капитал нажил за время, проведенное в подвалах КГБ. Пугало другое. Кто придет к власти в суверенном Узбекистане? Раньше все было ясно, правительство, его верхние эшелоны, счи­тай, формировались в Аксае, мало кто становился министром без одобрения хана Акмаля, но то были люди известные, родовитые, уважаемые, члены партии, с опытом руководства, о претендентах, не занимавших посты, и разговор не возникал. Но сегодня, когда и в спокойном Узбекистане забурлил народ, появились новые лидеры без роду, без племени, какие-то поэты и писатели, ученые и журналисты, инженеры и агрономы, и массы слушают их, верят, дружно вступают в новые партии и движения. Куда они поведут Узбекистан? Приоритет прав личности, гражданина перед интересами нации, государства – что это такое? Не далеко ли заведут край новоявленные демократы из Ташкента и их друзья в обла­стях? А как же религия? Ислам? Будет ли она влиять на государ­ство или они обречены существовать сами по себе?

Сабир-бобо, вспоминая многих влиятельных людей, прежде бы­вавших в Аксае, теперь понимал, что ни у кого из них за душой не было программы для Узбекистана, хотя гостили тут и академики, и профессора, и секретари обкомов. Так, пробавлялись критикой в адрес центра, диктата из Москвы, засилия монокультуры хлоп­чатника – об этом сейчас пишут даже молодежные газеты, причем гораздо обстоятельнее и толковее. И если время от времени появлялась оппозиция, то цель у нее была одна – не дать челове­ку из чужого клана сесть на высокий пост в Ташкенте. Шла постоянная борьба за место у кормушки. И хан Акмаль, по суще­ству, занимался тем же: шантажировал, интриговал, убивал только ради постов, насаждая повсюду своих людей, и у него не было программы для суверенного Узбекистана. Вот только Сухроб Ахме­дович Акрамходжаев, по кличке Сенатор, появившийся в Аксае незадолго до ареста хана Акмаля, видимо, имел какую-то програм­му, чем увлек хозяина Аксая и получил пять миллионов для ее реализации, да и то он не раскрыл ее полностью, говорил, по­дождите, дайте мне срок и деньги – будет вам и партия, и программа.

Но теперь Сенатор далеко, не до политики ему сейчас, а Сабир-бобо нужно точно знать, у кого какие цели, за кем сегодня мощные силы, ошибаться нельзя, он должен поставить на верную карту. Иногда ему хотелось забыть о политике, не вмешиваться в нее, отдать все деньги духовенству, пусть построят мечети и медресе и назовут какую-нибудь его именем. Но и в мусульманском движе­нии не было единодушия, каждая религиозная ветвь тянула одея­ло на себя, и сам муфтий мусульман Средней Азии и Казахстана сидел на троне непрочно. Уж тут-то Сабир-бобо ориентировался верно. Уйдут деньги непонятно куда, и следов потом не отыщешь. Ставку на одну религию делать рано, считал человек в белом, пока это удел стариков из провинции, а они в жизни государства играют не главную роль, все решает по-прежнему партийная но­менклатура, люди на должностях.

В Узбекистане, как и в соседних республиках, за годы пере­стройки мало что изменилось. Пользуясь обстановкой, один клан изгнал другой, тут всегда сводят счеты от имени государства, на толпу это производит впечатление законности, да и на центр тоже, коммунисты за семьдесят лет правления ни на шаг не продвину­лись в понимании Востока, его сути. Стоило искать людей с про­граммой в государственной структуре, и Сабир-бобо с каждым днем убеждался, что пора действовать, искать связи в Ташкенте, и первым человеком, на кого он решил выйти лично, оказался Салим Хасанович Хашимов, чиновник из Верховного суда респуб­лики, со странной кличкой – Миршаб, старый друг, однокашник и многолетний сослуживец Сенатора.

Новый год, как и предугадал прокурор Камалов, Миршаб провел в страхе, хотя, на взгляд родных и близких, веселился как никогда. Вернувшись домой из «Лидо», он застал у себя брата и сестру с семьями, а чуть позже приехали родственники по линии жены. С тех пор как Салим Хасанович круто поднялся по службе, боль­шие праздники отмечали только у него, этим в Средней Азии отдается дань тому из клана, кто добился наибольшего успеха.

Нужно жить на Востоке, чтобы понять, что означает родня в судьбе каждого. Человек без родни, без рода, по местным понятиям, – нонсенс. Тут, пытаясь узнать о ком-то, прежде всего спрашивают – откуда, из каких мест происхождением, с кем со­стоит в родстве, и сразу становится ясным, почему он в почете, при должности.

Хашимов первым среди своих родственников стал заметной фигурой в республике и, получив возможность, с особым рвением помогал продвижению по службе многочисленному клану, видимо, помнил, как трудно складывалась собственная карьера.