Судить буду я

Вернувшись после первого паломничества, Сабир-бобо объявил землякам, что вносит крупную сумму на строительство мечети в Аксае. Раньше в образцово-показательном хозяйстве, жившем по ленинским заветам, ни мечети, ни даже молитвенного дома не было, хотя негласный мулла, обряжавший односельчан в послед­ний путь, имелся, да и тот назначался ханом Акмалем и часто, по настроению хозяина, менялся. Самым удивительным для забитых дехкан оказалось место, выбранное Сабиром-бобо для постройки мечети. Начали ее возводить прямо на огромной Красной площади Аксая, напротив внушительного памятника Ленину, с протянутой, как оказалось, в никуда рукой. Видимо, далеко вперед смотрел Сабир-бобо: в дни больших мусульманских праздников редко какая мечеть способна вместить всех верующих, но на площади перед ней найдется место каждому правоверному, а что Ленин будет созерцать склоненных в намазе людей – не беда, и на него молились семьдесят с лишним лет, да результат налицо, аллах по крайней мере не обещал счастья и равенства всем. Да и вряд ли он долго тут простоит: в России, да и на Украине, в Молдавии, что ни день крушат памятники ему. Как аукнется – так и откликнется, гласит русская поговорка. В свое время по его приказу рушились церкви и расстреливались священники, а колокола из храмов переливали на сантехнику для унитазов и на памятники вождям, а теперь много тысяч его бронзовых скульптур, скорее всего, пустят вновь на колокола, ныне церкви, как и мечети, растут и множатся с каждым днем, а с медью туго…

Хадж – паломничество в святые места мусульман – для людей из нашей страны дело столь редкое, что вернувшихся оттуда почитают чуть ли не как пророков, а Сабир-бобо побывал там дважды, отмаливая грехи, еще и мечеть решил воздвигнуть в Аксае, и его авторитет в крае, особенно у простых людей, невероятно поднялся. Люди с положением, имеющие власть, на­верняка догадывались, что не в простых отношениях с ханом Акмалем находился молчаливый старик в белом, лишь редкие из них, особенно доверенные люди, знали, какое влияние он имел на хозяина Аксая и какая роль отводилась ему ныне.

Нет, он не сразу смирился с арестом хана Акмаля, уж слишком неожиданной оказалась акция прокурора Камалова. Сабир-бобо тут же послал гонцов в Ташкент, потребовал, чтобы Сухроб Акрамходжаев явился в Аксай и доложил, почему ничего не предпринял, не предупредил. Сенатор вновь совершил тайный визит в Аксай, встретился с Сабиром-бобо и объяснил, что прокурор Камалов, скорее всего, наделен в Москве особыми полномочиями, и оттого арестовал уважаемого в республике человека, не согласовав с ЦК, как принято. Вот тогда-то Сабир-бобо понял, что в стране нет единой власти, рухнула привычная субординация, и теперь расста­новка сил будет меняться постоянно. На той встрече Сабир-бобо выразил желание иметь подробное досье на прокурора республи­ки, на что Сенатор заявил с обидой, что он не сидит без дела и сейчас по его просьбе собирают такие данные на Камалова в Москве – ведь большая часть служебной карьеры прокурора проходила в столице и за рубежом.

Позже, когда копия досье на Ферганца поступила к Сабиру-бобо, он решил: прокурор опасный человек, его следует немедлен­но уничтожить, и денег на это жалеть не надо.

Возможно, столь суровый приговор человек в белом вынес оттого, что не мог простить себе, как явно он просчитался, недо­оценил прокурора Камалова, ведь они с ханом Акмалем были уверены, что Ферганца прислали в Узбекистан друзья и покровите­ли Рашидова, хорошо знавшие хозяина Аксая, не заинтересован­ные, чтобы распутался клубок из Средней Азии, отсюда в центре многие кормились. Они с ханом Акмалем настолько уверовали в то, что прибыл «свой» человек из Москвы, что даже заготовили прокурору дипломат с миллионом, на всякий случай, за приятное знакомство, и должен был внести его сам Сабир-бобо в конце беседы или застолья.

«Хорошо, что кейс с деньгами был не у Арипова под рукой, уплыл бы миллион ни за что в госбюджет, и мудро получилось, что я отказался участвовать в совместной беседе, о чем просил хан Акмаль. Камалов догадался бы о моей роли, и пришлось бы на старости лет обживать тюремные нары, но аллах велик…» – часто думал Сабир-бобо: было ему за что ненавидеть Камалова.