Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

Софри и Пьетростефани вместе; в особенности с Софри; только с Софри; вдвоем с Софри. По мере разворачивания этой последовательности фигура Пьетростефани постепенно растворяется из пространства разговора; однако на вопрос следователей, находился ли он непосредственно в числе руководителей «Лотта континуа», окруживших Софри после митинга, Марино ответил противоречивым образом («Полагаю, что Пьетростефани присутствовал», «Не знаю, был ли там и Пьетростефани»)30.

Сомнения окончательно тают только во время прений (10 января 1990 г.). Председатель припирает Марино к стенке. Прямо на наших глазах Пьетростефани исчезает, растворяется:

Я не помню, что видел Пьетростефани… Лично я убежден, что он там был, но я не могу, скажем так, с точностью это утверждать… Повторяю, в Пизе я говорил только с Софри. Пьетростефани в тот момент с нами не было, я его не видел и его не помню (Dibattim., с. 72–73).

Впрочем, описание разговора с Софри усеяно другими неточностями и противоречиями. Сначала Марино пустился в излишние подробности. Допрос 17 августа:

Завершая описание эпизода с разговором с Софри в Пизе до покушения и в подтверждение прежних протоколов, я должен добавить, что Софри сказал, будто очень верит в меня и в Энрико (=Бомпресси), и в любом случае успокоил меня, сообщив, что если меня поймают или убьют, то найдется человек, который позаботится о моей семье и, в частности, о моем сыне. Я колебался еще и потому, что у меня был маленький сын, о судьбе которого я тревожился, – как он сможет прожить, если я погибну или буду арестован. Софри дал мне самые полные гарантии, сказав, что позаботится обо всем и что есть один предприниматель из Реджо Эмилии, у которого он уже спросил, сможет ли он в случае моей смерти взять на себя все возможные расходы на содержание моей семьи (Istrutt., с. 13).

Все это пункт за пунктом Марино повторил на очной ставке с Софри (16 сентября) с одной оговоркой: «Весь разговор продлился около десяти минут» (Confr., с. 6). Софри реагирует на эти слова с очевидным сарказмом. Конечно, едва ли возможно уместить в столь ограниченном промежутке времени диалог, в котором страхи Марино, аргументы и уверения Софри, наконец, решение Марино участвовать в смертоносном плане так драматично сменяли бы друг друга. Однако в ответах Марино на вопросы председателя эти минуты сокращаются настолько, что почти полностью исчезают: «Эта встреча, должен сказать, была очень краткой…» (Dibattim., с. 64); «…в действительности к тому же эта речь не заняла много времени, в том смысле, что он (Софри) был в курсе, так сказать, проекта, т.е. не то чтобы я обсуждал с ним детали процедуры» (Dibattim., с. 66). Короткий, лаконичный, почти формальный диалог.

Софри утверждает, что этого диалога (если бы его подлинность оказалась доказанной, он составил бы единственный довод в пользу виновности Адриано) никогда не было. Он добавил, что выдумка Марино не учитывала двух обстоятельств, которые делали его рассказ чрезвычайно неправдоподобным. Софри напомнил ему о них во время очной ставки (Confr., с. 6–7). Во-первых, речь шла о проливном дожде, который шел в Пизе во второй половине дня 13 мая 1972 г., во время и после митинга; во-вторых, о том, что Марино навестил Софри тем же вечером в доме бывшей жены последнего31. Зачем вести разговор на ходу во время ливня в месте, начиненном полицейскими, а не в квартире, где с легкостью и удобством можно побеседовать без свидетелей?