Судебные речи

Обращаясь к рассмотрению мнений экспертов, я нахожу, что все три мнения, при своей строгой научности и одинаковости фактов, подлежавших разбору экспертов, одинаково служат для поддержания обвинения и подкрепления мысли о причинной связи между побоями и смертью Северина, причем одним из наиболее соответствующих обвинению является мнение профессора Питра. Оно дает возможность правильной оценки всего остального, относящегося до болезни и смерти Северина. Являясь судебным врачом в строгом смысле слова, профессор Питра ставит самые резко очерченные границы для своей экспертизы. Факты и анатомические данные — вот его материал, все остальное — одни предположения, а судебный врач должен их избегать. Доказано лишь то, что открыто судебным вскрытием, до чего проник анатомический нож, что рассмотрено в микроскоп; все, чего этим путем не добыто, — не доказано. Может ли основываться судебный врач (я не говорю просто врач, прибавляет эксперт, но судебный врач), спрашивает эксперт, на предположениях, а не на анатомических данных? Его задача ограничена. По тому, что найдено при вскрытии, он должен сказать, что именно найдено и почему найдено, без всякого предположения о причинах найденных явлений, если только они сами громко не свидетельствуют о себе. Можно только сказать, утверждает эксперт, что смерть Северина последовала от горячечного состояния, но чем вызвано это состояние — сказать решительно нельзя. Оно могло быть вызвано развитием чахотки, проявившейся вдруг, при конце жизни Северина, оно могло явиться вследствие сотрясения мозга и его воспаления, т. е. вследствие удара, оно могло явиться и от каких-нибудь других причин, но все это лишь предположения, очень, быть может, вероятные, но все-таки предположения, делать которые судебному медику несвойственно. Мы не считаем уместным, в свою очередь, разбирать, насколько широким представляется подобный взгляд на задачу судебного медика, но с глубоким уважением относимся к выполнению поставленной себе задачи господином экспертом. Какой Же вывод из его заключения? Как судебный врач эксперт не считает себя вправе делать какие-либо выводы, кроме тех, которые не вытекают прямо из анатомических данных. Но ведь, с другой стороны, не может же все разъяснение дела покоиться на мертвых, глухих и молчаливых анатомических данных? Конечно, нет. Из этих данных могут быть, по соображении их с обстоятельствами дела, сделаны различные научные и практические выводы. Выводы эти будут предположениями более или менее вероятными, но делать их, по мнению профессора Питры, задача обыкновенных медиков, а не судебного медика, кругозор которого ограничен довольно тесными рамками, которые называются анатомическими данными. Суд выслушает эти предположения, применит их к жизни и выведет свое заключение. Таким образом, эксперт Питра, разъяснив, что судебно-медицинским путем он дошел до того, что у Северина было горячечное состояние, вызвавшее его смерть, сходит со сцены, оставляя нам свободное и обширное поле предположений и ставя нас лицом к лицу с двумя экспертами-врачами, не судебными медиками, и с целым рядом свидетельских показаний, выхваченных из жизни. Другие эксперты пошли разными путями и пришли к одному результату, на котором построено обвинение, к выводу, что смерть Северину причинена подсудимым. Вы слышали, господа присяжные, показания экспертов-профессоров Лямбля и Грубе. Оба они нашли, тщательно проверив все добытое здесь на суде и блистательно развив свои выводы, что Северин умер от потрясения организма, вызванного ударом и сотрясением мозга, говорит один из них, вызванного рядом ослабляющих влияний и душевным огорчением, говорит другой. Оба эксперта пошли путями, намеченными в виде предположений профессором Питра и в его заключении, и в подписанном им акте вторичного освидетельствования трупа Северина. Этих предположений было два: смерть от чахотки и от воспаления мозговых оболочек. Профессор Грубе доказывал, что смерть могла произойти от скоротечной просовидной чахотки, вызванной потерею крови и душевным огорчением, причиненными — и то, и другое — действиями Дорошенко.