Судьбы Серапионов

В конце 1941 — начале 1942-го в Кирове оказалось немало ленинградцев: Большой драматический; из писателей — Евгений Шварц, Леонид Рахманов (он жил под Кировом — это была его родина), Леонид Малюгин, Анатолий Мариенгоф. В Киров был эвакуирован и Детиздат; с ним приехал знаменитый иллюстратор Маршака В. В. Лебедев и не менее знаменитый скульптор С. Д. Лебедева. Так что Никитин не чувствовал себя в полной дыре. Шварц описывает в Дневниках обсуждение своей пьесы «Одна ночь», упомянув среди присутствующих «Никитина и встревоженную Ренэ Ароновну»[783], а потом выступавших на обсуждении и снова: «Выступали многие, даже Никитин, — и все положительно»[784] — война, как видим, и пережитое за эти месяцы ничего во внутреннем неприятии Шварцем Никитина изменить не могли.

Письма позволяли Никитину чувствовать связь с литературным миром. Конечно, война не всех располагала к писанию писем; связь с Серапионами, практически, для Никитина прервалась… 10 января 1942-го пришло растроганное письмо от Ольги Форш (в ответ на поздравление с Новым годом): «Очень порадовали меня своим письмом, Никник, продолжайте! Ленинградцы — родные, это сейчас особенно чувствуется, другая порода, им есть дело и друг до друга… От Груздева несколько писем, одно, последнее, с радостным известием, что Илья и Таня[785] скоро прибудут, но, увы, получено сегодня, что они не едут пока. От М. Слонимского письмо: В Молотове Тынянов (его на руках Миша с Веней <Кавериным> носят в уборную — не ходит!), Полонская, Козаков[786]. Очень горюю о дорогом, умном, милом Юрии Николаевиче…»[787]…

Информатором Никитина о писательских судьбах в годы войны была поэтесса, ставшая очеркисткой, доброжелательная Мария Михайловна Шкапская, с которой Никитин был знаком по Питеру с начала 1920-х годов. Вот фрагменты её писем из Москвы: