Живя в одном городе, Слонимский и Никитин, понятно, не переписывались, но в сентябре 1923 года, вернувшись из поездки по Западу в Питер, Никитин Слонимского там не застал. Вместе со Шварцем Слонимский уехал в начале лета в Донбасс (точнее, в Бахмут), потом вернулся в Питер на короткое время и тогда Л. Харитон написала о нем Лунцу: «Приехал неожиданно, загорелый, пополневший, заявил, что ничего, кроме молока, в рот не берет, что на юге — рай, пишет там в комнате, где галдят 5 Шварцев — и хоть бы что. Ночью лежит в степи и разговаривает на мировые темы: родился поросенок с дефектом. Нужна операция и т. д. … Писал он там много. Когда не стало денег, пошел в „Кочегарку“. Там его узнали по портрету из „Литер. Записок“[739] и сразу дали солидный аванс, а потом предложили руководить начинающими писателями. И вот Мишка предпочитает генеральство в Бахмуте прозябанью в Питере». О литературных планах, возникших в Бахмуте, вспоминал Евгений Шварц — это он предложил Слонимскому отправиться в южные края (Шварц родился и провел детские годы в Майкопе): «В июне 1923 года мы с Мишей Слонимским поехали гостить на соляной рудник имени Либкнехта под Бахмутом… Когда пришло время возвращаться в Петроград, Слонимский зашел в редакцию. Чтобы помогли ему с билетом. С железнодорожной броней. И редактор предложил ему организовать при газете журнал „Забой“. И Слонимский согласился с тем, что секретарем журнала останусь я. Мы съездим в Ленинград, вернемся и все наладим. После чего я останусь еще на два-три месяца, а он, Слонимский, уедет и будет держать связь с журналом, посылать материал из Ленинграда. Так мы и договорились. И уехали. И вернулись обратно. К нашему ужасу, старого редактора на месте не оказалось. Новый, по фамилии Валь, худенький, с безумными глазами, маленькой бородкой, с перекошенным от вечного гнева ртом, пришиб нас своей энергией. Он потребовал, чтобы мы, пока собирают материал для журнала, сотрудничали в газете…»[740]. Вот с упоминания Валериана Валя, читающего повесть Никитина, и начинается первое письмо Слонимского вернувшемуся с Запада Никитину:
«Коля, Валь тебе кланяется. Валь — это редактор „Всероссийской кочегарки“. Он сидит у себя в кабинете и рычит. Все дрожат, а он читает „Полет“[741] и ему нравится. „Полет“ идет в первом номере и на первом месте. Донбасс рвет на себе одежды от нетерпения прочесть „Три главы из повести“. Зоя — тоже.
Если ты Зою обижаешь — не обижай. Если не обижаешь — обижай. Во всяком случае три червонца я тебе пока выслал. Что будет дальше — об этом знает только контора книгоиздательства „Донбасс“ и метеорологическая станция. Контора жмется, а по Донбассу тайфун. Пыль нестерпимая и нестерпимой силы, что даже Груздева опрокидывает.
В Бахмуте тебе дела бы не было никакого: даже Валь говорит, что женщины бахмутские дрянь!*) — зато на рудниках Илья Груздев[742] завел уже три романа, и на него очередь. Это тебе не Восток и Запад, а Север и Юг. „Рвотный форт“, представь себе, <1 слово нрзб>
тут нравится. Я уговаривал, что „Пес“[743] лучше, а мне не верят. Но „Рвотный форт“, не подумай худого, я тоже рекламирую. Вообще я, к сожалению, честный Серапион. Кстати: сегодня день св. Серапиона. Поздравляю и принимаю поздравления.
В общем через полторы недели приеду. Зое — такие чувства, которые никак нельзя передавать через тебя.
Мл.
21/IX 23 г.
________________________________________
*) Верно — примеч<ание> секретаря
Верно — секретарь журнала Е. Шварц
Еще одно послание от Слонимского пришло летом 1924 года (почтовый штемпель 9 июня 1924) — тоже с юга: