Судьбы

Низ живота у нее тянуло, и поясница болела, и откладывать обследование уже дальше было просто невозможно.

Вот опять она сбежала с работы пораньше и отправилась в центр репродукции человека. Настроения не было. Очереди на УЗИ, как ни странно, тоже.

Ее приняли сразу. Врач, выяснив, что пациентка коллега, заговорила о сифилисе. О том, как передается и как его избежать. Оказалось, племянница к ней приехала и живет, а у нее нашли.

Между делом она сообщала Вере о беременности семь-восемь недель, об угрозе прерывания, выраженной угрозе.

Вера ее опять спрашивала об онкологии, та снова про бытовой путь передачи сифилиса, и об угрозе, и желательно стационарном лечении.

Потом она написала заключение, выдала снимок и отправила Веру становиться на учет.

А та никак не могла поверить своему счастью, читала и перечитывала заключение, и смотрела на то затемнение на снимке. Потом снова перечитывала заключение. Потом осознала, что угроза прерывания выраженная, и разрыдалась. Так и пришла домой вся в слезах.

Набрала номер отделения мужа. Попросила к телефону и услышала его раздраженный голос:

— Да, Вераш, я чуть задержусь, у нас тут проблемы.

— Хорошо, только не очень задерживайся, у меня тоже проблемы.

— Ты плачешь? Что случилось?

— Угроза прерывания.

— Срок?

— Семь-восемь.

— Вызывай скорую и езжай сюда, я встречу тебя в приемном. Вещи — только необходимые, я потом принесу остальные.

Действительно, встречал он скорую прямо на улице. Оформили историю без осмотра. Саша близко никому подойти к жене не дал, да еще заявил, что смотреть на кресле при угрозе — только выкидыш провоцировать, результата УЗИ вполне достаточно. Побежал к заведующему, просил отдельную палату. Но в отделении была только одна палата на одного человека. И то она предназначалась для женщин, больных инфекционными заболеваниями. Так что получил он, естественно, отказ, и положил Веру в общую палату, да еще в свою.

Положил, вернее распорядился приготовить место, и отбыл на операцию. А ее сразу же начали капать. Капали долго, часа четыре. И никто ничего не объясняет, про вопросы о Саше, а спрашивает она его по имени-отчеству, да о Лене, тоже по имени-отчеству, естественно, сообщают только, что оба в операционной, когда вернутся — никто не знает.

Так и ночь наступила, пришла медсестра, укол сделала, и Вера уснула. Быстро так.

Проснулась — на улице светло. Санитарка палату моет. Шваброй туда-сюда машет. Огляделась, а в палате шесть человек. Как она вчера ничего не видела, непонятно. Встала в туалет да умыться. Пока ходила, ее уже сестра ждет с капельницей.

— Морозова, куда черти носят? Придет доктор, ругаться будет. Он у нас, знаешь, строгий какой. Порядок должен быть во всем. А ты с угрозой по отделению шастишь. Ложись давай.

Вера легла. Оставалось только смотреть на падающие капли в системе.

— Права сестричка, — услышала она женский голос. — Сан Саныч у нас строгий, но добрый, ты же на сохранение, не на прерывание, он таких любит, любит, чтоб рожали, вот будешь слушаться — родишь. Я у него дочку сохраняла, уже два года толстухе моей, сейчас с сыном пришла, обещал выносить. Золотой доктор. А у тебя какой?

— Первый.

— Сан Саныч все может, главное что? Без самодеятельности.

Вере стало легко. Она поверила. Самое смешное, что поверила не мужу, а вот этой женщине-оптимистке, так безоговорочно доверившейся врачу. А ведь она права, — думала Вера, — успех в вере и доверии. А потому и угроза у нее от сомнений и неверия. Зная психологию пациента, можно его лечить. Вот и свою психологию она только что поняла, а значит, теперь она сильная, теперь у нее есть оружие против своих сомнений, то есть против самой себя.

Принесли кашу. Все взяли, она отказалась. Не любит она кашу, никогда не ела. Кофейку бы или чай покрепче. Но лучше кофейку. Без кофе жизнь не жизнь. Без кофе ни проснуться, ни двигаться. Но кофе не было.

Систему сняли к девяти.

А потом на обход пришел врач.

— Доброе утро, девочки, как спалось?

Он подмигнул Вере и начал обход. Это было так здорово и так ново, она никогда даже не подозревала, что наблюдать за работой мужа настолько интересно. К ней он подошел последней и сел на край кровати.

— Как ты? Спала? Ела?

— Спала, вроде ничего не болит, капают. Нет, не ела. Кофе бы.

— Забудь. До родов забудь и о крепком чае, как ты любишь, тоже. Придется перестраиваться. Вера, я успел только собаку выгулять и накормить, готовить было некогда, придется есть кашу и тебе, и мне. Или могу маму попросить.

— Не надо маму. Лучше бы ей и не знать пока.

— Согласен. Тогда ешь, что дают. Перед нами стоит сверхзадача — стать родителями. Отпуск я возьму после родов, но никак не сейчас. Значит, без капризов. Хорошо?

Конечно, хорошо, а куда деваться. Она лежала месяц, потом выписалась домой, колоть ее он мог уже дома, но дома пробыла опять совсем недолго, недели две, и опять легла на сохранение. Хорошо еще — до двадцати недель лежала у Саши.

Он имел огромный авторитет. На него в отделении все молились. Оперировал он лучше всех и больше всех.

Вот так на лекарствах, гормонах и терпении она дождалась первого шевеления ребенка.