– Помните, – проговорил, он садясь в кресло, – я вам вчера про шайку бандитов рассказывал? Они еще бриллианты похитили (Иван Данилович огляделся), которые за границу отправить хотели? Ну, так вот: всю шайку нашли, кроме самых главарей, и все бриллианты тоже, кроме самого главного! Не то спрятали больно ловко, не то потеряли… Вся Москва теперь ищет! Ничего не слыхали?
– Не слыхал!
– Обыски, говорят, идут повальные! Зубы даже осматривают; у Анны Григорьевны знакомого дантиста мобилизовали… Не слыхали?
– Ничего не слыхал! Вероятно, вранье!
– Ну, как же так вранье! Вся Москва не соврет… А недурно этакий бриллиантище найти! Тогда можно, пожалуй, и колотым побаловаться! А?
– А не слыхали, какая дорога стала. Курская или Павелецкая?
– Вернее, что обе! Мне инженер один объяснил! Ну, еще, говорит, с горы паровоз без дров как-нибудь съедет! А в гору? Да-с! То-то и оно-то! Так если искать пойдете, на Ильинке не ищите! Там на три аршина под землею все обыскано… И на Арбате не ищите! На Арбате я ищу…
Я, собственно, за этим и зашел. Утаить бы мог, да не в моем характере! Ну, как ближнего не выручить? Найдете, ну, тогда с вас могарыч!
Оставшись один, Петр Алексеевич задумался.
«Ведь вот, – подумал, – наверное, есть такой счастливец, который найдет бриллиант!.. Уедет черт знает куда, будет в лунные ночи кататься по венецианской лагуне с какой-нибудь… А, черт!..»
Он от злости ударил кулаком по столу. Тут случайно взглянул он на бумагу – отрывок книги – в которую было завернуто выданное на службе мыло, и слово «алмаз» удивило его. Это были стихи неизвестного поэта. Средняя часть стихотворения была залита чернилами, но начало и конец можно было прочесть:
и далее после пятна:
Он подумал, что это было странное совпадение. Ему вдруг ясно почудилось (и это было впервые при свете), что сзади стоит кто-то, и не кто-то, а ясно – «он», в синих очках, – и вот-вот тронет за плечо, и тогда-то уж нельзя будет не сойти с ума от ужаса. Кровь застучала в висках, и, пересилив себя, он оглянулся: никого, конечно, не было позади. Однако оставаться в комнате стало страшно. И, задрожав вдруг мелкою дрожью, он надел шапку (шубу он дома не снимал) и пошел по лестнице, ведущей на улицу.
Так нарушилось расписание.
Шел крупный снег. Выйдя на улицу, он долго размышлял, куда идти и наконец пошел – куда глаза глядят, а поглядели они в сторону Плющихи. Стыдясь самого себя, он глядел себе под ноги, так просто глядел, а втайне думал: «Вот бы найти!» Он перешел пустой Смоленский, пошел по Плющихе и вдруг на углу какого-то переулка увидал женщину. Она была одета в шубу с волнующим изломом контуров, на голове у нее была шапочка, обшитая квадратиками, но лица ее нельзя было разглядеть, ибо высокий меховой воротник скрывал его. В руках женщина держала чемодан, облепленный снегом, как вся она. Она стояла задумчиво, будто прислушиваясь к чему-то. Когда гражданин Мечтателев прошел мимо нее, его овеял легкий аромат духов, и, сам не зная зачем, он свернул в переулок и, пройдя шагов десять, взволнованно оглянулся. Ничего нельзя было различить в снежной пелене. Красавица исчезла. Тогда он подумал, куда идет, и вдруг вспомнил: этот переулок был тот самый, названный голубоглазой дурочкой. Оглянувшись еще раз и никого не видя, он начал считать номера домов:
Первый.
Третий.
Седьмой.
Что за вздор? – Пошел назад.
Седьмой.
Третий.
Первый.
Между третьим и седьмым низенькие каменные арки с зияющими ямами, витая лестница, идущая в небо, груда кирпичей. Откуда-то вдруг возник один из недавно в Москве появившихся, вечно довольных людей в верблюжьей куртке, с великолепными рукавицами за поясом, в превосходных валенках и в белой с ушами до колен шапке.
– Не знаете, – спросил его Петр Алексеевич, – где тут дом номер пятый?
– А вот он… дом… только от него один номер остался!
– Тут старушка жила, не знаете, куда она делась?
Довольный миром человек свистнул.