Судьбе загадка

Это был небольшого роста худой человек с бледным, бритым лицом, на котором жутко, будто впадины черепа, синели огромные круглые очки. Что-то жеманное и наглое, было во всей его фигуре, а гражданину Мечтателеву вдруг вспомнилась глупая картинка, выставленная некогда у Дациаро: девушка, вся обнаженная, лежит со связанными руками на ковре, а над нею склоняется некий с гладким, как зеркало, пробором и с непонятной улыбкой на бритом лице. А сзади скелет держит светильник. Гражданин Мечтателев почувствовал вдруг холодную жуть и, не в силах переносить долее молчание, тихо, чтоб никого не разбудить, спросил:

– Вы, вероятно, направляетесь в Москву?

– Да, – ответила она к его радости тоже тихо, – а вы?

– О, конечно! Я москвич! Я просто сделал маленькую вылазку за так называемыми предметами первой необходимости, но

J'entrevois mon destin: ces recherches cruelles
Ne me decouvriront que des horreurs nouvelles![26]

– А вы тоже москвичка?

– Нет, я из Керчи.

Он слегка смутился. Керчь? Могла ли элегантная женщина родиться в Керчи?

– Но у меня, – продолжала та, – тетушка живет в Москве, на Плющихе (она назвала переулок), в доме номер 5. Не знаете?

Гражданину Мечтателеву показалось, что при этих словах пошевелил головою человек в синих очках, словно быстро взглянул на девушку. Но, должно быть, он просто поправил во сне усталую голову.

– Если что-нибудь понадобится вам в Москве, – сказал гражданин Мечтателев (после Керчи уже с меньшим волнением), – я живу (он назвал адрес).

– Как же я к вам приду, – возразила девушка, – мне будет довольно неудобно прийти к мужчине.

– Отчего же неудобно? У меня лестница сравнительно удобная.

– Я вовсе не про то… Мне к вам прийти будет неприлично.

– Это другое дело! Я не знаю керченских правил приличия!

Он сердито спрятал лицо в воротник. Кончился лес- сразу посветлело, и при свете дня он увидал большие голубые глаза, смотревшие на него с кротким недоумением. На ее голове был мягкий шерстяной платок, а огромный лисий воротник обрамлял розовое личико.

Внезапно заговорил человек в синих очках:

– А вы знаете, почему этот товарищ вчера на сукина сына не откликнулся? Мертвый! Это вы покойнику вчера «pardon» сказать изволили!

Гражданин Мечтателев испуганно отдернул ногу и слышал, как девушка сказала, перекрестившись:

– Царица небесная! Какая жалость!

Бородач лежал навзничь, и абсолютная неподвижность его – неподвижность вещи – выдавала тайну.

«Максим» подполз к полустанку. Человек в синих очках лениво встал с чемодана и приотворил тяжелую дверь.

– Тут человек умер, взять надо!

– В Москве пост, – отвечал сонный голос, – там и жалуйтесь!

– Да я не жалуюсь, я заявляю!

– Ну, там и заявляйте!

Но другой голос спросил:

– А он, покойник-то, в сапогах?

– В новешеньких!

Подошли два сторожа и, зевая, вытащили труп.

– Не шевелитесь, – крикнул человек в синих очках. – Какая гадость!

Он несколько раз с силою топнул ногой по тому месту, где лежал труп. Петр Алексеевич в ужасе зажмурил глаза. «Максим» снова тряхнул цепями, вдали в сером небе уже висел огромный золотой купол. Как по воде круги, расползлись блестящие рельсы. У Петра Алексеевича был странный миг, словно потерял он на минуту сознание, а когда огляделся кругом, то увидал уже вокзальную сутолоку.

Девушка аккуратно поднимала какие-то мешочки, очевидно, гостинцы тетушке, а человек в синих очках схватил свой чемодан, обклеенный квитанциями всего мира.

– Arividerci! – крикнул он и помахал рукою с фамильярной театральностью.

Какой-то лохмач загородил вдруг вселенную своим пятипудовым мешком, а за ним другой, а за ним третий. А когда, с волнением толкаясь и крича «виноват», пробился гражданин Мечтателев сквозь толпу, то никаких голубых глаз, разумеется, уже не было…

«И черт с ними», – подумал он.

Исчез и человек в синих очках.

Глава 2

Zwei Seelen wohnen, ach! In meiner Brust.

Faust[27]

Каждый день проходил по судьбою составленному расписанию, и было оно – смешно и сравнивать – не в пример точнее железнодорожного. Только иногда почему-то шумело в ушах, и тогда казалось, что все еще сидишь на мешке в холодном вагоне, по спине тогда пробегал озноб, как от внезапно залетевших за воротник снежинок, и огромные синие очки расплывались тогда круглыми мраками. Но это продолжалось секунду. Иногда еще ночью казалось, что кто-то стоит в темноте и дышит над самым ухом; но и это на одну секунду. А в общем расписание не нарушалось. Было восемь часов вечера, и Петр Алексеевич знал, что сейчас войдет сосед Иван Данилович и скажет: «А Павелецкая-то дорога стала». А если не Павелецкая, то Курская. Он даже загадал: если Павелецкая стала – хорошо ему будет, если Курская – плохо.

Иван Данилович вошел. Сначала вошел, а потом постучал по двери.

– Извиняюсь, – сказал, – не постучал! Ну – да ведь вы не дама! Да и дама-то теперь при столь низкой температуре вряд ли будет голышом сидеть.

Вид он имел необычайно таинственный.