Судьба Убийцы

Но, разумеется, я потерпел неудачу. Работая в библиотеке, я встретил писания о Нежданном Сыне. Мне приснился сон, про шута, поющего глупую песню про «сало припас». Он спел ее волчонку, Фитц. У детеныша появились рога, – он издал приглушенный смешок, но на руках у меня волосы встали дыбом. Действительно ли он видел меня во сне задолго до того, как мы встретились? Но это был не я. Это была всего лишь головоломка, на которую я, возможно, был ответом.

– О, мне не нравится выплескивать на тебя этот рассказ. Жаль, что я не говорил об этом раньше. Так много всего, о чем мы никогда не говорили. Так много вещей, за которые мне не так стыдно, если больше о них никто не знает. Но я закончу, – он посмотрел на меня, незрячие глаза наполнились слезами. Я скользнул по полу и взял его руку в перчатке в свою. Его улыбка была нерешительной. – Я не мог вечно отрицать то, кем я был. Во мне росли гнев и негодование. Я записывал свои сны и начал опираться на другие сны, некоторые древние, некоторые недавние. Я построил крепость доказательств, которые Капра не могла отрицать. Я не настаивал, что именно я Белый Пророк, но начал задавать ей вопросы, и совсем не невинные, – он слегка улыбнулся. – Я знаю, ты не догадываешься, Фитц, но я могу быть упрямым. Я был полон решимости заставить ее признать, кто я и что.

Снова он сделал паузу. Я ничего не говорил. Это было похоже на извлечение осколков из зараженной раны. Он отнял у меня руку и обхватил себя, словно замерз.

– Меня никогда не били родители, Фитц. Не то, чтобы я был послушным и легким ребенком. Нет. Я уверен, что не был. Однако они меня терпеливо поправляли, и это было все, что я ждал от взрослых. Они никогда не оспаривали мои знания о природе вещей. Всегда слушали меня, а когда я рассказывал им что-то новое, они так гордились мной! Мне казалось, я достаточно умен, чтобы задавать Капре правильные вопросы о моих собственных снах и о тех, что я читал. Мои вопросы привели бы ее к неизбежному выводу, что на самом деле Белым Пророком был я.

И я начал. Несколько вопросов в один день, еще несколько на следующий. Но в тот день, когда я задал Капре подряд шесть вопросов, после которых она должна была признать меня, она подняла руку и сказала: «Больше никаких вопросов! Здесь я говорю тебе, какой будет твоя жизнь». Не задумываясь, что молодость бывает лишь один раз, я сказал: «Но почему?» И все. Не говоря ни слова, она поднялась и потянула колокольчик. Пришел слуга, и она послала его за кем-то еще, чьего имени я тогда еще не знал. Кестор. Очень крупный и мускулистый мужчина. Он подошел, повалил меня на пол, прижал ногой шею, и его кожаная плеть прошлась по всему моему телу. Я кричал и умолял, но ни один из них не говорил ни слова. Мое наказание закончилось так же внезапно, как началось. Она отпустила Кестора, уселась за свой стол и налила чаю. Когда я смог двигаться, я выполз из ее комнаты. Я помню свой длинный путь вниз по каменной лестнице ее башни. Плеть попала на икры и обвилась вокруг одной из лодыжек. Кончик ее не раз врезался в живот. Попытка встать оказалась мучительной. Я опустился на четвереньки, стараясь не растягивать рубцы, дополз до своего дома и пробыл там два дня. Никто не приходил. Никто спрашивал обо мне, не приносил воды и еды. Я ждал, думая, что кто-то придет. Нет, – он покачал головой, прежняя растерянность отразилась на его лице. – Капра больше никогда не вызывала меня к себе. Она больше никогда со мной не разговаривала, – он легонько выдохнул.

– Что ты должен был извлечь из этого урока? – спросил я в наступившей за этим тишине.

Его слезы пролились, когда он покачал головой.

– Я никогда не знал. Никто никогда не говорил о том, что она сделала со мной. Когда прошло два дня, я похромал в комнату целителя и ждал весь день. Другие приходили и уходили, но меня он не вызывал. Никто, даже другие ученики, не спросил, что случилось со мной. Будто этого никогда не происходило в их мире, только в моем. В конце концов, я начал выбираться на уроки и чтобы поесть. Но мои наставники презирали меня, упрекали за пропущенные занятия и лишали еды в наказание. Меня заставляли сидеть за столом и заниматься уроками, пока другие ели. В один из этих дней я снова увидел Бледную Женщину. Она прошла через зал, где мы собирались, чтобы поесть. Все остальные ученики смотрели на нее восхищенными глазами. Она была одета в зеленое и коричневое, как охотник, а ее белые волосы были заплетены сзади золотой нитью. Так красиво. За ней следовала служанка. Я думаю... оглядываясь назад, я думаю, ее служанкой была Двалия, та, которая забрала Пчелку. Один из поваров поспешил навстречу и дал корзинку Двалии. Затем Бледная Женщина вышла из зала со служанкой, несущей корзину. Проходя мимо меня, она остановилась. Она улыбнулась мне, Фитц. Улыбнулась, будто мы были друзьями. Потом она сказала: «Я. А ты нет». Потом она пошла дальше. И все засмеялись. Переворот в разуме и мыслях был хуже, чем рубцы по всему телу.

Ему понадобилась тишина на какое-то время, и я позволил ему хранить ее.