Лес рос вокруг каменоломни, и я двигался вдоль опушки, собирая сухие ветки. Стрекотали насекомые, над головой в поисках корма резвились летучие мыши.
Я почувствовал его одновременно с тем, когда через меня прокатилось возбуждение Ночного Волка. Я улыбнулся. Он никогда не мог контролировать свое очарование этими колючими созданиями, и мне не раз приходилось вытаскивать иглы дикобраза из его носа и лап. Я бросил собранные ветки для костра и выбрал из них палку покрепче.
Дикобразы полагаются на защиту своих иголок. Они передвигаются медленно, их можно убить дубинкой. Он повернулся ко мне спиной и хвостом, а я старался обойти его и ударить по голове. Я запыхался, занимаясь этим. Страх перед охотой на дикобраза, прежде чем я смогу съесть его, почти перевесил мой голод. Почти.
Я сделал две ходки, чтобы принести топливо для костра и убитого дикобраза в каменоломню, на место рядом с нашим старым лагерем. Деревья вокруг каменоломни были сухие, как пыль. Не хотелось бы поджечь их неосторожной искрой. Но мне самому нужна была искра любого сорта. Мой воинский нож был единственным крупным инструментом. Я заточил палочку и сделал ямку в сухой деревяшке. Потом я начал бесконечное вращение палочки между ладонями, стараясь получить достаточно тепла от трения, чтобы деревяшка затлелась. Мне все время хотелось остановиться и отдохнуть. Плечи и локти невыносимо болели.
- Я только хочу огня! Разве я многого прошу? Огня!
Подставка будто взорвалась пламенем. Не искра, не струйки дыма. Пламя вырывалось из обоих деревяшек, я сгреб их в кучку и отодвинулся. Сердце молотом стучало в горле.
Ни за что. Я бросал собранный хворост в огонь и наблюдал, как он загорался. Яркое пламя отбрасывало тени и заставляло искрить серебряные прожилки в черных камнях. Моя посеребренная рука слабо светилась в свете костра, вызывая нечто среднее между удивлением и страхом. Победила целесообразность. Я опять побрел на опушку леса и принес хвороста сколько смог. Еще дважды я сходил за хворостом, а затем вернулся к своему мясу.
Свежевание дикобраза - трудная работа, как и следовало ожидать. Лучшим способом было бы подвесить его распластанным, но у меня не было веревки и в каменоломне не росли деревья. В конце концов, результат оправдал затраченные силы и неудобства. Он был жирный, как молочный поросенок, и пока я обжаривал мясо на огне, оно шипело и исходило чудесным ароматным дымом. Я ел, пока не наелся, а потом спал, завернувшись в плащ мертвой женщины. На рассвете я проснулся под раскинувшимся голубым небом. Я развел огонь посильнее и еще поел добытого мяса. Я пошел к воде в нижней части каменоломни, вымыл руки и напился вволю. На полный желудок я чувствовал себя готовым встретить новый день.
Я припомнил, что недалеко от каменоломни должна быть речка. В речке должна быть рыба. Старлинг. На берегу той реки, желая быть честным, я сказал ей, что не люблю ее. Затем наши тела сплелись со страстью, которая была лишь немногим больше, чем просто животная похоть, но это положило начало странным и трудным отношениям, которые продолжались, с перерывами, более двенадцати лет. Старлинг, в ее прекрасных полосатых чулках, с богатым мужем, который гордится ею и слушает, как она поет историю нашего похода. Я подумал, что строчки о нашем влечении она не включила в песню, и невольно улыбнулся.
Я вернулся к нашему костру. Мотли ковырялась в кишках дикобраза. Она посмотрела на меня, на ее серебряном клюве висел кусок требухи.
- Домой? - каркнула она с надеждой.
Я ответил вслух:
- Сегодня я сплю и ловлю рыбу. Что-то съесть, что-то засушить. Я не планирую снова путешествовать голодным. Три дня отдыха и еды, и мы продолжим наше путешествие.
Я замер в тишине у костра. Я знал, что советовал волк.
Я сформулировал жесткую мысль и произнес ее вслух:
- Не думаю, что наше время пришло. Я не стар. Только устал. Немного отдыха и...