Дул свежий ветер, и я вдруг обрадовалась, что не сплю. Посмотрела наверх: паруса наполнились, словно живот богатого купца, а над ними в ясном небе сияли россыпи звезд. На ходу палуба парусного судна никогда не бывает абсолютно пустой, но сегодня дул хороший, ровный ветер, так что вокруг было немного матросов, и меня никто не заметил, когда я двинулась вперед. Несколько ступенек, и я на передней палубе среди небольшой толпы. Сюда сходилось множество снастей, они были натянуты и ветер играл на них свою музыку. Под ними располагалась еще одна небольшая палуба, выдававшаяся в сторону носовой фигуры, раньше я ее не замечала, здесь растянулся человек. Когда я осторожно подошла, пошевелились двое. Одного я узнала - отец Бойо, капитан Брэшен Трелл. Теперь капитан без корабля, насколько я понимаю. А сын его обожжен и лежит без движения.
Я почти забыла, что мы подобрали мать Бойо. Ее лицо и руки были в пятнах, я уставилась на нее, а потом поняла, что это следы лечения волдырей в тех местах, где солнце обожгло кожу. Она взглянула на мое покрытое шрамами лицо и сочувственно нахмурилась. Я отвела взгляд.
- Что ты хочешь от меня? - я произнесла эти слова и вслух, и в своем сознании.
Корабль не ответил.
- Она здесь! - устало удивился Брэшен Трелл. - Альтия, об этом ребенке я рассказывал тебе. Это ее они отправились спасать. Она прикоснулась к Бойо в Клерресе, и там, где она трогала его, ожоги вылечились.
- Привет, Пчелка, - сказала она. Мягко и печально добавила: - Мне жаль, что ты потеряла отца.
- Спасибо, - ответила я.
Это ведь правильно, благодарить кого-то за то, что ему плохо оттого, что кто-то умер. Теперь стало понятно, зачем корабль призвал меня. От Бойо плохо пахло. Встав рядом с ним на колени, я почувствовала, что корабль убаюкивает его. Она не то что бы обнимала его, но там, где он соприкасался с диводревом ее палубы, она напоминала ему, как оставаться живым, и посылала нежные воспоминания о времени, проведенном на ее борту. Воспоминания принадлежали не только ему, но и его матери, и деду, и прабабке. Все они ходили под этим парусом. Проказница хранила воспоминания всех, кто умер на ее палубе.
- Вот почему драконы съели Кеннитсона, - сказала я себе.
- Драконы Совершенного съели Кеннитсона? - недоверчиво переспросила Альтия.
- Они не сделали ничего плохого. Просто хотели сохранить его в себе. Они разделили тело.
- Ох, - она дотронулась до Бойо. - Тебе что-то нужно? - ей хотелось, чтобы я ушла.
- Корабль попросил меня прийти, хочет, чтобы я помогла.
- Что ты мо… - начала Альтия.
- Шшш, - остановил ее Брэшен, ведь я уже положила руки на здоровую руку Бойо.
Мне хотелось его исправить. Он был неправильной точкой на этом совершенном корабле. Надо все поправить.
- Он хочет пить, - сказала я родителям.
- Сегодня он не говорил и не двигался.
Поднимая его голову, мать, казалось, боялась к нему прикасаться. Она направила тонкую струйку воды в его пересохший рот. Он слегка поперхнулся, глотнул. Так я помогла ему для начала.
- Еще воды, - сказала я. Она держала чашу у его губ, пока я напоминала ему - как пить. Он выпил эту чашу, а потом еще три. Теперь двигаться внутри него стало гораздо легче. - Соленый бульон, который ты иногда готовишь, желтый. Он подойдет.
Даже с закрытыми глазами я чувствовала, что все уставились на меня. Женщина поднялась и заторопилась прочь. Она была напугана и ей не терпелось сделать хоть что-то, что может помочь сыну. Она приготовит этот суп.
Я медленно раскачивалась, пока мои руки общались с его телом. Найдя тихую мелодию, незнакомую мне до сих пор, я начала напевать ее, продолжая работать. К мелодии добавились слова: два голоса - отец и корабль, вместе, нежно пели песенку об узлах и парусах. Учебная песенка, как стишок моего отца про то, как выбрать хорошую лошадь. Отодвигая мертвую кожу и плоть, натягивая здоровую кожу, я задумалась о том, у всех ли семей и в каждом ли деле есть такие песенки. Наткнувшись на что-то, не принадлежавшее его телу, но пытавшееся разрастись, я оттолкнула и уничтожила это. Нечто утекло, словно слизь, вонючее и противное.
Его тело старалось восстановить себя в таком количестве мест! Я знала их все. Он дышал в горячем дыму, это повредило гортань и то, что отвечало за дыхание внутри него. Рука была обожжена, как и грудь, и половина лица. Что болело больше всего? Я задала вопрос его телу, оказалось, что рука. Моя работа сместилась туда.
Мать вернулась с бульоном в горшке.