Судьба прозорливца

- Ни за что! - воскликнул я. - Как только я встану, мы уедем вместе. Мы будем работать и будем счастливы!

- Милый, - сказала она.

- Жена моя, - ответил я.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ЗАДЕРЖАН!

В тот день, когда все было готово к отезду, когда я договорился с капитаном "Ахиллеса", что мы заберемся с вечера на судно, уходящее из Лабардана на рассвете в сторону Кофейной республики и в самом радужном настроении вернулся в гостиницу, меня ожидал новый сюрприз.

Человек в черном, всегда сидевший в цирке на одном и том же месте, в первом ряду, и в злополучный вечер первый сказавший мне: "Вы не прозорливец, вы - шарлатан, вы лжете", ожидал меня в номере.

- Ну-с, господин прозорливец, - сказал он, приподнимаясь с глубокого кресла, - вы сейчас последуете за мной.

- Куда?

- В Цезарвилль.

- Мне нечего делать в Цезарвилле.

Тогда он отогнул лацкан пиджака и предявил мне значок правительственной тайной полиции.

- Но я должен сообщить Сэйни...

- Вы никому ничего не должны сообщать. Собирайтесь. Ваши вещи вам не понадобятся. Расчет за номер произведен.

- Но я могу повидать Агамемнона Скарпия?

- Ни в коем случае. У нас не осталось ни одной минуты.

- Но Сэйни...

- Никаких Сэйни...

- Я ей оставлю записку.

- Никаких записок.

- Куда вы меня повезете?

- Я вам уже сказал: в Цезарвилль.

- За что вы меня арестуете?

- Вы узнаете в Цезарвилле.

Закрытая машина ждала нас у подезда. Мой черный спутник, лишь только мы сели, задернул занавески, машина стремительно двинулась вперед, и по нескольким поворотам я понял, что мы направляемся к вокзалу.

- Я не надеваю на вас наручников, чтобы не привлекать лишнего внимания, - сказал полицейский. - Но не вздумайте бежать.

Поезд уже стоял у платформы. Мы вошли в отдельное купе, очевидно заранее заказанное, и дверь за нами захлопнулась. До самого Цезарвилля мой спутник не проронил ни слова. Он не спускал с меня глаз. А я думал о Сэйни, о бедной Сэйни, которая придет или уже пришла сейчас, радостная, счастливая, с тем, чтобы навсегда выехать из Бататы!

Мы приехали в Цезарвилль вечером. Вечер был теплый, пряный, душистый. Сады цвели. Световые рекламы безумствовали. Я знал, где находится тюрьма в Цезарвилле. Мы ехали в другом направлении. Мы ехали не в тюрьму.

- Вы можете облегчить свое положение, - сказал мой страж. - Мы едем в ресторан "Лукулл". Ужин будет изысканный, могу вас заверить. Вам покажут одного человека, вы прочтете его мысли и дадите показание под присягой.

- Но послушайте! - сказал я. - Вы ведь сами обявили в цирке, что я - шарлатан и лжец и по всей вероятности за это меня и арестовали.

- Я не собираюсь докладывать вам, за что вас арестовали. Но вы сделаете сегодня то, что вам предложат.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Я ВСТУПАЮ В ВЫСОКОПОСТАВЛЕННОЕ БАТАТСКОЕ

ОБЩЕСТВО

Ресторан "Лукулла" был великолепен. Швейцар походил на мастодонта. Его бороде позавидовал бы сам старец Мафусаил. Лакеи, выстроившиеся в ряд, были похожи на министров. Даже тогда, когда я был страховым агентом, я не рисковал зайти в этот величественный храм Жратвы и Пития. Мой сопровождающий вдруг стал настолько мил и корректен, что нас можно было принять за двух близких друзей, давно не видевшихся, вдруг встретившихся и зашедших весело провести, вечерок. В своем черном костюме он походил не то на профессора оккультных наук, не то на священника. Наши ноги утопали в мягких пушистых щврах. Темно-малиновые бархатные портьеры свисали повсюду и отовсюду. Зал под стеклянной крышей, в которой горели крохотные звезды, походил на сад в теплую летнюю ночь. Столы, накрытые накрахмаленными скатертями и заставленные дорогим фарфором и хрусталем, прятались в зелени пальм, олеандров, магнолий и камелий. Повсюду распространялся пьянящий цветочный аромат. Метрдотель, величественный, как разжалованный король (мой спутник не замедлил мне сообщить, что он и на самом деле принадлежал к одной из европейских королевских фамилий), таким жестом подал нам карточку, будто подавал ультиматум. Мой спутник (он любезно, сказал, что его зовут Амфитрион Гош) отдал распоряжение относительно ужина. Откуда-то издали, словно доносимые ветерком, долетали звуки джаза, исполнявшего "Чудную летнюю ночь в Батате". Я знал, что в лучших ресторанах оркестр всегда играет под сурдинку, чтобы не мешать разговорам. В Зелени олеандр и магнолий то тут, то там, за столами были рассованы мужчины в вечерних черных костюмах и женщины в ослепительных туалетах. Мелодичный женский смех плыл от стола к столу. Два официанта с лицом факельщиков и с осанкой полковников подали на стол сэлат из омаров, маринованную камбалу, русскую икру, мусс из колибри, крошечные пирожки с черепаховыми печенками. Я был страшно голоден, но неопределенность моей дальнейшей судьбы отбивала у меня аппетит.