Судьба по-русски

– Сейчас будет Курск. Ты выйдешь и вернешься… Как жену зовут?

– Валя… – жалобно выдохнул он.

– Вернешься к Вале.

Я выключил у изголовья свет, накрылся одеялом. Закрыл глаза. Недолго я слушал его тягостное сопение и сдерживаемые вздохи – уснул.

Утром проводница сказала:

– Вышел офицерик ваш. Говорит, что-то забыл в Москве. Про вас спрашивал. Я ему про «Дом, в котором я живу», а он сразу за голову схватился: «Е-моё! Это же надо! Сам “Я, Шаповалов Т. П.” выкинул меня из вагона!»

Вот, казалось бы, и весь рассказ. Но не весь…

Спустя лет двенадцать в окрестностях Потсдама, в Германии, снимали мы фильм «Победа». Участвовало человек 500 наших солдат, переодетых в форму вермахта. Шумно было на плацу: выкрикивались команды, грохотали сапогами по асфальту марширующие взводы, роты…

Подходит ко мне подполковник, браво козыряет.

– Разрешите обратиться? – и называет меня по имени и отчеству.

– Слушаю вас, – отвечаю ему, не отрываясь от репетиции.

– Не узнаёте? – волнуясь, спрашивает подполковник.

Вижу – передо мной ладный фигурой, с хорошим мужественным лицом улыбающийся мужчина. Но чтоб узнать – ни-ни…

– Помните, как вы меня с поезда высадили?

– Соколик ты мой!.. – вырвалось у меня и тут же «защелкнулось». Хотелось спросить: «И что потом?» Но не знал, в какие слова оформить вопрос. Замялся я… Слышу:

– И Валя здесь…

– Где?

– За оградой. Смотрит, как кино снимается.

– Пойдем к ней! – сказал я и рванул к ограде.

– Только вы уж, пожалуйста, не говорите Вале про поезд, – просил меня подполковник на ходу.

А мне не терпелось самому узнать ее в толпе зрителей.

Вот стоит женщина, перед собой держит за плечи мальчика лет десяти. Она, подумал я. Узнал ее не по счастливым глазам, как очень мне того хотелось, а по мальчику. Ну, вылитый батянька: рыжеватенький, сероглазенький… И не ошибся.

Валя смущалась, краснела, приглашала к себе в гости…

– Судя по «портрету лица», это ваш сын? – спросил я, обращаясь сразу к обоим родителям, и протянул руку отпрыску. – Как звать вас, молодой человек?

Мальчик смутился и улыбкой выдал схожесть с мамой.

– Ну, чего ты, скажи… – подталкивала сына Валя.

– Дома такой бойкий, а тут… – высказал обиду отец. Мальчик поднял голову и, как заученный урок, продекламировал:

– Меня зо-вут Же-ня!..

Родители переглянулись…

– Здравствуй, тезка, здравствуй!

Вот и все про попутчика.

Осколок

В поисках натуры для съемок фильма «Особо важное задание» бродили мы с художником Семеном Валюшком и оператором Игорем Черных в окрестностях Воронежа.

Июльское солнце уже клонилось к западу, но духота все еще была изнуряющей. Мы, еле передвигая от усталости ноги между валками обмолоченной соломы, всматривались в степь, жнивье и блеск реки.

Разумеется, каждый думал о своем: оператор о том, как затащить кран, как эффективнее воспользоваться «дневным светилом», художник – как декорировать первый план, скажем, перевернутый и обгоревший комбайн…

Заместителя директора картины, тоже бродившего вместе с нами, меньше всего волновали проблемы художественной выразительности. Он ворчал:

– Ну, вы даете, творцы! А на чем подвозить четыре тысячи человек массовки? Как по стерне тащить всю технику? Чем кормить, поить людей?..

Конечно, его занудная атака на нас не оставалась безответной: перебранка нередко переходила в откровенную ссору. Но вдруг, словно по команде, все замолчали и присели ко мне, уже стоявшему на коленях…

В моей ладони – проржавевший осколок!..

Казалось бы, кусочек металла – и только-то… Что же так приковало внимание моих коллег к этой крохотульке? Я вытащил из кармана еще один кусочек искореженной железячки – нашел его утром. И вот на ладони – два осколка. Какой силы образовалась пауза!.. Наверное, это была минута молчания… без команды…

Потом мы долго шли молча, слушая шелест стерни.

– А ты говоришь, как подвозить массовку… – нарушил молчание оператор, намекая на трудности администрации.

Заместитель директора не огрызнулся. С чего бы это?

Мне не давала покоя мысль: «До чего же изранена земля… Какой уж год перепахивают ее, а осколки все терзают и терзают ее тело…»

…Съемка. По всему жнивью рассыпались люди. Измученные многочасовой репетицией, взрослые и дети были на пределе терпения. Казалось, вот-вот они выкрикнут: «Идите вы к черту с вашим кино!» – и уйдут в город. Я понимал: если сегодня не снимем, завтра из двух тысяч мы не соберем и двух десятков.

– Миленькие, родненькие мои! Еще чуток потерпите… Скоро подвезут воду, а может, и квас! – хрипел я в мегафон.

Ах, какая прелесть наши люди! Не за тремя рублями пришли они на съемку, они искренне хотят помочь кино.

Артисты-статисты уже знали: откуда вылетят немецкие самолеты, какие копны загорятся, где упадет «убитая» лошадь, что ни в коем случае нельзя улыбаться, какой группе в какую сторону бежать…

Показался самолет с поистине героическим нашим оператором на крыле. Без команды «Начали!» люди включились в действие: на лицах страх, отчаяние, крики, стоны… От загоревшейся соломы жаром обдавало лица, от дыма слезились глаза. Люди метались, как в аду!.. Операторский самолет, сделав несколько кругов над полем, ушел на аэродром.