Судьба по-русски

Где этот фонд, чем занимается и существует ли он вообще – прошло ведь три, даже четыре года?.. И кто этот Лупье?!.

Переполняемый гневом, злостью на «кандидата», позвонил я в родную «Вечерку». Заместитель главного редактора сочувственно выслушал меня.

– В окружную избирательную комиссию сообщили? – спросил он.

– Да, конечно. Пожалуйста, опубликуйте мое возмущение такой подлой, наглой рекламой!..

– Успокойтесь, Евгений Семенович! Завтра это пойдет в номер…

Газета выполнила свое обещание: за три дня до выборов «Вечерняя Москва» под рубрикой «Нам позвонили» напечатала: «Народный артист рассказал, что…» Когда правда наконец-то вышла на свет и я мог теперь быть удовлетворен, напряжение предыдущих дней дало о себе знать: сердечный приступ… «скорая»… больница…

Так о чем я говорил? Об участии актеров в рекламе? И как я к этому отношусь? Отвечаю: положительно, но сдержанно, осторожно…

Кроме чисто меркантильного интереса умная, драматургически выстроенная реклама может дать актеру возможность создать художественный образ в миниатюре. Зачем же отвергать такую возможность? Особенно застоявшемуся актеру? Любая съемка для него – тренинг, упражнение, мобилизация своих психофизических данных, то есть невольный повод держать себя в хорошей форме.

Но позволять авантюристам, жуликам использовать доброе имя актера в своих темных, политических или даже криминальных играх – недопустимо.

Концерт, но…

В марте 1995 года мне позвонили от Людмилы Георгиевны Зыкиной с приглашением выступить в концерте в зале «Россия». Без малейшего раздумья я дал согласие. Мне всегда доставляло удовольствие выступать в ее программах – строгих и раздольных, лиричных и в то же время торжественных. Без модных эстрадных украшательств – дымов, оглушительного грохота динамиков, кривляющихся за спиной солиста подтанцовщиц, мигания огней и прочих развлекающих, точнее сказать, отвлекающих зрителя прибамбасов.

К тому же я соскучился по живому общению со зрителем. Давно замечал за собой: если неделю-две не слышу дыхания, смеха, затаенной тишины зала – заболеваю: мне кажется, что я физически ощущаю, как увядаю, засыхаю…

Ну и что греха таить, принял приглашение еще и потому, что на пенсию не прожить. Это говорю я, получающий повышенную, согласно указу Президента, пенсию.

Приехал. И у меня появилось странное ощущение… Давно знакомый служебный подъезд к «России» показался неузнаваемым: очень уж пустынным, если не считать молодых мужчин, пристально вглядывающихся в лица артистов, проходивших через дворик перед зданием. Этому можно было и не удивляться: я еще по Малому театру знал, что если за кулисами тихо появляются незнакомые молодые крепыши – значит, в зрительном зале или ложе КТО-ТО есть… Сталин, например, – было такое, или Хрущев, или…

Меня удивило другое: каждого входящего в раздевалку пропускали через аппарат (это на зыкинский-то концерт!) – зазвенит, запищит ли металлоискатель? Что-то тут неладное, подумалось мне…

Со сцены доносился голос Людмилы Георгиевны и слова песни, которую она исполняла: «Наш дом – Россия, наш дом – Россия». За кулисами на экране монитора я видел певицу, державшую в руках папку с текстом, – не успела выучить, значит, все наспех…

В коридоре встретился с Алексеем Баталовым – он прямо на ходу по бумажке учил свой монолог.

– Алеша, что здесь происходит?

– Перед концертом здесь была конференция НДР… В зале Черномырдин…

Признаться, я пришел в замешательство. Уединившись в гримерной, размышлял: отказаться от выступления – это будет явная демонстрация, выступить – дать повод для пересудов. Каких?.. Почему я так занервничал, объясню позже…

Вошел режиссер концерта.

– Евгений Семенович, я вас прошу, перед исполнением номера скажите несколько слов приветствия НДР…

– Я пришел не партию приветствовать, а выступать перед зрителем…

– Ну, хорошо, хорошо… Но, как условились, прочтете стихотворение Бокова «Я – русский».

– И это я не могу!

– Как?!

– Виктор Степанович будет слушать это в моем исполнении уже в четвертый раз… Почему вы меня не предупредили, что в зале будет он?

– Да мы сами узнали об этом за два дня, – сокрушался режиссер.

Следует объяснить, почему я отказывался читать стихотворение Виктора Бокова. Так вышло, что до этого концерта в зале «Россия» Виктор Степанович Черномырдин слышал меня, исполняющего «Я – русский», уже трижды. В первый раз это было в Сочи, на фестивале «Кинотавр». Меня тогда попросили открыть концерт, и я прочел именно это стихотворение. Черномырдин в то время отдыхал в Сочи и пришел на наш концерт. Там же, в Сочи, я выступал еще в одном концерте и с той же программой. Прочитал несколько вещей, в том числе снова «Я – русский», вдруг вижу – в первом ряду сидит Виктор Степанович…

В третий раз он слышал это стихотворение уже в Москве, в Кремле, на каком-то банкете, где выступали приглашенные туда артисты, среди которых был и я… И вот теперь, в зале «Россия», Черномырдину предстояло услышать меня в четвертый раз и снова в том же репертуаре. Что мог подумать Виктор Степанович? Что Матвеев вообще ничего другого читать не может?..