Судьба открытия

…Терентьев приготовил для своего помощника две комнаты. Они были в самом здании спасательной станции. недалеко от служебного кабинета Ивана Степановича, рядом с залом, где хранились спасательные аппараты, по соседству с помещением команды. Дверь из этих комнат выходила в общий коридор. Кухарка Терентьевых с чернобородым конюхом принесла сюда мебель; Зинаида Александровна выбрала все то, что, по ее мнению, Владимиру Михайловичу необходимо: два стола, кровать, ширму, вышитую причудливыми драконами, узкую кушетку, шкаф, умывальник с зеркалом, несколько стульев.

Зинаида Александровна суетилась, доставала из сундука скатерть, кружевные занавески в комнаты Владимира Михайловича и вдруг испуганно посмотрела на мужа.

— Ваня, — спросила, — а нам не будет с ним от полиции неприятностей?

— Как тебе, Зинуша, сказать, — подумав, ответил Терентьев. — Да нет, надеюсь, обойдется. Ничего не будет. Он сам человек неглупый.

— Пусть каждый день у нас обедает, — решила тогда Зинаида Александровна.

Поздно вечером Лисицын приехал, вошел в свое новое жилище.

— Поздравляю, — шепнул Иван Степанович, — с штейгерским дипломом. — Крикнул кому-то в коридор: — Ящики сюда несите! Осторожно! — и спросил, показывая поворотом головы: — Как эти комнаты для вас?

— Там, в дальней, — сказал Лисицын оглядевшись, — я лабораторию сделаю. В этой — кровать поставлю. Спасибо, очень хорошо.

Оставшись один, он сел у раскрытого окна. Ночь была темная — конец августа, — слегка прохладная. Перед окном чуть шевелились от ветра ветви акаций. В воздухе не было душистой свежести: пахло остывшим каменноугольным дымом. А звезды в небе казались настолько же яркими, как когда-то весной в Петербурге или как в Сибири в морозные зимние ночи. Вот созвездие Близнецов… Модели установок, допустим, будут построены, подумал Лисицын, в этом он не сомневается. Но что потом делать с моделями, в чьи руки они попадут? Кто знает, что делать: может, Глебов? Как бы его найти? Как спросить его совета?

Владимир Михайлович закрыл окно, принялся стелить постель.

Он устал за день: лег и сразу заснул.

Проснулся от грохота шагов в коридоре, -от частых тревожных ударов колокола.

— Вставайте, быстро! — закричал скороговоркой за дверью Терентьев. — Через две минуты едем — на «Святом Андрее» опять пожар.

Когда Лисицын выбежал во двор, кто-то помог ему влезть в фургон. Там и стоять — потолок низок, и сидеть неудобно, и под ногами стальные баллоны, носилки, связки инструментов. Мелькнуло лицо Ивана Степановича. На груди у него, на обхватывающем шею медном крюке висела и тусклым желтым огоньком светила шахтерская лампочка.

Фургон качнулся, выехал на улицу.

— Ну, — сказал Иван Степанович, — в добрый час! Начало вашей работы.

Лисицын, согнувшись, придерживаясь за прыгающую от толчков на ухабах стенку, выглянул из фургона.

Гремели окованные железом колеса, лошади мчались вскачь. По краям дороги мелькали очертания каких-то темных лачуг, домов, заборов.

Он посмотрел вперед. До рассвета казалось еще далеко. В небе по-прежнему сияли звезды, а под звездами еле заметной тенью чернели контуры терриконика и шахтного копра.

Глава IV Под землей

Степь — ровная, темная, безрадостная. Тяжелые тучи окутали небо от края до края, и трудно было понять, день сейчас или наступает вечер.

Лисицын шел через степь напрямик. Чтобы ветер не снес с головы фуражку, он туго натянул ее на лоб. Клеенчатый плащ надувался на нем, как парус. Вокруг — одни чуть высовываясь из-за горизонта, другие, ближе, как щепотки рассыпанных в степи мелких серых кубиков — отвалы породы, надшахтные здания, крыши рудничных поселков. А под ногами — сухая трава и затвердевшая глина.

«Что теперь в Петербурге? Взять на неделю съездить бы туда».

На руднике, где спасательная станция, протяжно прогудел гудок. Хрипло откликнулся другой гудок — на шахте «Магдалина». Пять часов, подумал Лисицын, скоро смена дежурств, надо спешить.

Степь осталась позади; он возвращался уже по улицам поселка. Ветер срывал с акаций пожелтевшие листья, кружил их над землей, взметал, бросал пригоршнями в лицо холодную пыль.

— Прогулялись, батенька? — спросил Терентьев, когда Лисицын вошел к нему в кабинет. — А я вам вот что скажу. — Он взял с письменного стола патрон к кислородному противогазу, большую, как старинная книга, плоскую по бокам жестяную банку с припаянными сверху и снизу выпуклыми крышками. — Когда это кончится — выписывать каждый пустяк из-за границы? Что тут? — Нагнувшись, он точно впервые рассматривал патрон. — Ну, жесть. Ну, сетка проволочная, едкое кали. — Сердитым движением положил патрон рядом с чернильницей. — Надоело, знаете! Вот снова фирме «Дрегер» пишу. Вот они пишут: представителя какого-то спять пришлют. За наш, конечно, счет. Да не писать бы, — Терентьев постучал согнутым пальцем по бумаге, — плюнуть да сделать самим такие патроны. И всё. И — никаких немцев. И дешевле будет в десять раз.

Он взглянул на Лисицына и, поднявшись со стула, мимоходом тронул выключатель — зажег настольную лампу.