Судьба открытия

— Егор Егорыч! — крикнул он.

В квартире было тихо. Он посидел, послушал, потом обошел все комнаты, заглянул на кухню. На кухонном столе — судки, в которых Егор Егорыч приносит еду из ресторана. Судки чистые, пустые. Лисицын посмотрел: картуз Егора Егорыча на гвозде не висит. Значит, старого солдата нет дома. Куда же он запропастился?

Через час Лисицын решил итти ужинать в ближайшую кухмистерскую.

Сегодня ему во всем не везло. Едва он вышел на тротуар — к нему привязался какой-то юродивый: обхватил ладонями, начал бормотать бессмысленные слова. Лисицын, конечно, его оттолкнул, а нищий закричал:

— Кар-рау-ул! Бью-ут!

По улице как раз шли двое полицейских. Юродивый вдруг заговорил связно, потребовал, чтобы городовые составили протокол: вот этот — он показал на Лисицына — напал на него, мирного прохожего.

Полицейские не захотели даже вникнуть в суть дела и повели обоих, юродивого и Лисицына, в участок.

Там почему-то понадобилось долго ждать. Когда наконец пришел помощник пристава, быстро и справедливо разобрался в обстоятельствах, извинился перед Лисицыным, оказалось около полуночи. Но разве кухмистерские открыты в такое время? С досадой — вот нелепый случай, вечер пропал! — Лисицын крикнул извозчика, поехал в ресторан, заказал ужин.

Пока его не было дома, в его квартире метались узкие полоски света из затемненных ручных фонарей и двигались чуть видные человеческие фигуры.

— Фролка! — прошипела одна фигура. — Чтобы никаких следов… Понятно?

— Нешто, Василь Иваныч, без следов управишься?

— Дур-рак! Под матрац смотрел?

— Ничего там нет. Обыкновенно, кровать.

Послышались другие голоса. Голос внушительный, барский:

— Никифоров, вы книги перетряхивайте. Бумагами я сам займусь.

— Слушаюсь, господин ротмистр, — ответил дребезжащий тенорок.

Переодетый в штатский костюм ротмистр, сидя за письменным столом, перелистывал и читал бумаги. Переодетый вахмистр Никифоров тут же в кабинете «перетряхивал книги». А косоглазый Фролка навел в столовой достаточный, на свой взгляд, порядок и перешел в лабораторию.

— Василь Иваныч, вы здеся? Глянь, как в посудной лавке! Ей-бо, аптека!

— Я-те пошатаюсь без дела! В шкафу ищи: письма, может, спрятаны, книги или прокламации какие.

Скрипнули дверцы шкафа.

— Мать честная! Василь Иваныч, банки с чем-то. Нехорошо пахнут.

— Банки не тронь. Смотри за банками, под банками.

— Тут скляшки, чорт их поймет, в вате разложены.

Кишка резиновая. Чашечки махонькие фарфоровые, цельный ящик. Железки всякие. Ах, чтоб тебя!

Пустая колба выскользнула из рук Фролки, звонко разбилась на паркете.

— Легче, слон окаянный! — охнул Василь Иваныч. — Горе с тобой наживешь. Легче! Сказано — не тронь: не твоего ума дело. Отойди от шкафа!

С фонарем в руке вошел ротмистр. Строго спросил:

— Что разбили?

— Бутылку пустую, ваше благородие.

— Я вам говорил? Предупреждал? А ну, поди сюда, кто разбил. Иди, говорю!

Фролка с видимой неохотой сделал в сторону ротмистра два шага, зацепился ногой о протянутый по полу электрический провод, резко покачнулся, и из его кармана выпали настольные часы в серебряной оправе.

Ротмистр наотмашь ударил его по лицу:

— М-мерзавец! Положить сейчас же на место!

— И всегда он, ваше благородие, — угодливо сказал Василь Иваныч. — Беда с ним работать. Либо нашкодит, либо сворует. А замки отпирать — первый в Питере мастер!

…Вернувшись домой, Лисицын сразу заметил: в квартире что-то не так. Дверь из кабинета в лабораторию открыта, — уходя, он ее плотно прикрыл. На полу — битое стекло. Вдруг он побледнел от тревоги: что случилось?

— Егор Егорыч! Егор Егорыч!

Тишина.

Он пробежал по всем комнатам, вздрагивающими пальцами поворачивал выключатели. Везде зажглись лампы.

«Кто-то был. Конечно, кто-то был. Воры?»

В лаборатории — фильтры на месте. Приготовленные накануне по новому рецепту вещества, жидкости в мензурках, навески порошков в бюксах стоят, как и утром и днем стояли. Воры ими не заинтересовались. На полу — осколки разбитой колбы и рассыпанная, растоптанная ногами толченая пемза.

На подоконнике — часы из столовой с погнутым, как от удара, циферблатом. Не успели их, значит, унести или забыли в спешке.

Только у письменного стола в кабинете Лисицын с облегчением вздохнул, вытер пот со лба и сел. Самое главное: журналы, тетради, где записаны опыты за шесть лет работы, — все цело, все лежит в ящиках на своих местах.

«Ничего, — решил он. — Не больше чем простые воры».

Теперь, подумал он, можно посмотреть и взвесить все спокойно. Хоть ящики стола заперты на ключ, чужая рука в них хозяйничала. Бумаги кто-то перекладывал и мял. Шарили, наверно, всюду: понятно, деньги искали. Что произошло с Егором Егорычем? Куда он исчез?

«Вот здесь лежали деньги».

Лисицын даже приподнялся со стула. Удивительно: и сейчас они тут. Ровно две с половиной тысячи. И чековая книжка. Почему воры их не взяли? Только перевернули: чековая книжка раньше была внизу — Лисицын это хорошо запомнил, — а теперь лежит сверху.

«Что же украдено? Чепуха какая, несуразные воры!»