Судьба офицера. Книга 3 - Освященный храм

— Граница покуда отодвигается, сынок. На некоторое время залягу в нору, как Дремлюга, пережду малость. Но настанет мой час, и я сделаю рывок. Самый последний и самый главный. Потом уж свобода полная. Можно затеряться в большом городе, где меня никто не знает, можно уехать в места поглуше… Да, ты когда едешь к матери? Будешь там, попробуй узнать что-нибудь про Дремлюгу. Может, не так страшен черт, как его малюют? Жалко, что ты не воспользовался своей командировкой. Ведь был же там! Почему не нашел этого крота? Струсил? Конечно, струсил!.. За его материалы, сынок, я отвалю тебе столько, что даже с твоей буйной фантазией трудно вообразить. Понял? Соображай. Теперь твои монеты и камешки отодвинулись до следующей твоей поездки в те края. Найдешь — будешь халифом, а струсишь — ползай в грязи, как червь: я ничем не смогу тебе помочь.

— Да, я понял, но понял и то, что они меня и погубят. Камешки твои камнем лягут на мою могилку.

— А, ерунда. Тебе ничто не угрожает во время визита к Дремлюге: профессиональный интерес… Коллега приехал к коллеге… А если он вдобавок еще и чокнутый, то и трогать его не нужно. Забрать материалы — и все. Только старые фотоматериалы. Только это.

— Неужели ты думаешь, что я смогу обыскивать его берлогу?

Крыж задумался, но не надолго:

— Чистоплюй! И, пожалуйста, не крути: если трусишь, так и скажи. Понял? Было бы обидно, чтобы мой сын оказался трусливым зайцем.

— Брось! Ты сам не из храбрецов.

Эдик загонял Крыжа в глухой угол.

— Даю тебе еще один шанс. Пока ты еще ничего не сделал для меня, да и для себя тоже. Будешь у матери, не забудь о Дремлюге. Все.

— А если он не сохранил ни фотографий, ни негативов?

— Все может быть. Но ты должен убедиться. Как? Сам подумай. На месте соображай, как поступить. Тебя никто там не знает, можешь действовать смело. Даже родная тетка тебя не знает.

— Ха, есть у меня там знакомые: Оленич.

— С ним тебе проще: ты посланец его друга, фотокорреспондент! Тебе все двери открыты. Собирайся и вечерком загляни ко мне на квартиру. Сегодня Зойки не будет, дежурит в ночную смену.

Сдав снимки в отдел иллюстрации в художественного оформления уже в конце рабочего дня, Эдик сел на троллейбус и поехал к отцу. Тот сразу же приступил к делу:

— Когда выезжаешь?

— Наверное, завтра вечером. Сегодня Рената пригласила.

— Хорошо. Есть время. — Крыж поставил на стол шахматную доску и раскрыл — новенькие белые и черные фигурки поблескивали и казались Эдику загадочными и таинственными: он не умел играть. Отец взял одну фигурку: — Что это?

— Хоть и не играю в шахматы, но это слон.

— Не обязательно уметь играть, имея такие шахматы. Это действительно слон, но не совсем обычный: он подкован. И подковки не простые, а золотые!

Старик отодрал с нижней части замшевую наклейку, и оттуда выпала золотая монетка.

— Червонец! — воскликнул Эдик. — Вот это фокус! И что, все так подкованы?

— Иначе зачем бы я их возил с собой? Возьми, это тебе командировочные. Можешь отнести любому стоматологу, он тебе отвалит не глядя триста рубликов. Можешь, конечно, через свою Ренату, но она комиссионные сдерет с тебя.

Не заезжая в село к матери и почти нигде не останавливаясь, Эдик поехал прямо в Тепломорск. Через двое суток он уже выпросил место в тепломорской гостинице, похожей на казарму, и пошел побродить по приморскому городку. На берегу увидел забегаловку, где жарили шашлыки и продавали водку. Устоять против такого соблазна Эдик не мог и вошел — водочные пары, запах жареного мяса и лука, горелого масла как будто бы обволокли его. Гул голосов, сизая дымка и все ароматы кухни напоминали портовые кабаки, где все были равны и где знакомились после первой чарки. Эдик остановился возле столика, за которым сидели двое, по всем признакам местные — скупые на закуску, не спешили с выпивкой ввиду скудности средств и в надежде на какого-нибудь знакомого ханыгу. Пожилой человек в полотняном костюме, хотя возле моря в предвечерье не так было знойно, как Днем, неспешно курил папиросу, шаря глазами по всему залу. Молодой, примерно одного возраста с Эдиком, сидел, пьяно свесив голову. Спросив разрешения присесть Эдик опустился на стул и осмотрелся.

— Как шашлыки? — спросил он, обращаясь к старшему. — Я тут впервые, еще не ознакомился с обстановкой.

— Шашлыки? — вдруг оживился старший. — Здесь, брат, шашлыки лучше кавказских! Только дороговато — по рублю.

— Ну, разве это цена для хорошего шашлыка? — спросил Эдик. — Во Львове в кавказском зале — по три рубля.

— Не для нас! — махнул рукой пожилой.

— Может, выпьем за знакомство? — спросил Эдик, — Подадут или надо стоять в очереди?

— Если бы ты сам по себе, то стоял бы как миленький. А с нами — полное обслуживание!.. Аня! Убери со стола! — громко скомандовал мужчина, обернулся к Эдику и мелко, дрожащим голосом засмеялся: — Это такой условный сигнал — убрать и подать. Вот она: прошу любить и жаловать — Аня, наша разлюбезная Аня…

— Ну, раззвонился! Клиента нашел, что ли?

— Это я попросил! — вежливо сказал Эдик. — Для начала нам бы по шашлыку и бутылку водки…

— И пива, — добавил новый приятель.