Судьба офицера. Книга 3 - Освященный храм

— Значит, и пива, раз уважаемый Петр Иванович…

— Да нет же, Артур Химович!

— Ну да, раз уважаемый Артур Химович желает пива, то подать.

— У вас тонкое обхождение, э…

— Правильно, Эдик.

— Так вот, Эдик… Лучше — Эдуард! Король Эдуард Пятый! А? Я, брат, тонко понимаю красоту, Эдуард — это мощно, как армада кораблей! Сильнее, чем Нельсон. Извини, Эдуард, что я легкомысленно одет. Но наш приморский городок имеет свой норов и права. Оригиналов у нас, как и гениев, больше, чем в Одессе, но мы непризнанный город. Наше время еще не настало. Но оно придет, Эдуард! Наши отцы города — все, сколько их ни было, — превеличайшие оригиналы! Собачьи дети! Выпьем за свой норов — каждому! А? Звучит?

— Здорово! — Эдик искренне восхитился своим новым знакомым. — Аня, пожалуйста, убери посуду, — громко добавил он. Она подошла, хмуро глядя на подвыпившего седого, покачала головой. А Эдик уже командовал: — Пожалуйста, все еще раз, и вот вам за обслуживание три рубля.

— Молодой мой гений! Маэстро! Да вы здесь больше свой, чем я, проживший тут долгую творческую жизнь. Петька! — толкнул парня, но тот, молча и ни на кого не взглянув, встал и, пошатываясь, вышел. — Жидок еще парнишка. Жалко мне его. И ее надо бы ему пить, а вот сопровождает меня, учится.

Выпили. Собственно, Эдик старался не пить, но делал вид, что пьет.

— Слышал я о вашем городке. Говорят, что тут скоро будет большой курорт…

— Только не надо про Васюки! До Одессы мы не дорастем, но оригинальными будем дольше. Она настолько большая и настолько полна гениев, что их там уже никто не замечает. А у нас все будет долго новым и оригинальным.

— В автобусе мне рассказывали, что кто-то у вас тут двадцать лет просидел в пещере.

— Дремлюга, — схватил сразу нить разговора Артур Химович. — Но не двадцать, а почти двадцать три! Тоже оригинал!

— Вот бы повидать! Бутылку бы поставил, чтоб только поглядеть!

— Ты мне друг? Я тебя уважаю, как молодого бога, и поэтому все тебе покажу. Пойдем.

— Пойдем.

Поднялись. Артур вдруг посмотрел на стол:

— Нехорошо. Не убран стол. Надо бы допить, а?

— Давай.

Эдик разлил остатки водки…

Когда уже шли по вечерним сумеречным улицам, Эдик пытался разузнать о Дремлюге побольше, но так, чтобы Артуру это не запомнилось. А эта родственная Эдику душа сама шла ему навстречу.

— Говорят, что он тронулся умом в той яме? — спросил Эдик.

— Слегка чудит дед. Одни говорят, что спятил, & некоторые думают, он придуривается. Чтобы его не трогали. Да ты сам можешь убедиться: иди по этой улице три квартала, справа увидишь улочку Короткую. На углу — хата его сестры. Он там живет. Но предупреждаю: слабонервному лучше не встречаться: Страшный, как Кощей, — глаза выпученные, борода длинная, до пояса…

— Интересна получается — на улице Короткой длинная борода!.. Ну, я пошел в гостиницу, завтра встретимся на шашлыках…

— Эх, Эдуард Пятый, если бы ты там появился с утра! А?

— Приходи к семи.

— Что я тебе скажу, Эдуард, — тебе надо жить только здесь и нигде больше! Нам такие люди нужны, чтобы Одессу-маму перечудить.

Эдуард поспешил расстаться со словоохотливым свободным художником Артуром Химовичем, сделал вид, что пошел к гостинице, но, пройдя квартал и потеряв из виду своего спутника, повернул в сторону Короткой. Угловую хату он определил сразу, постучал в калитку. Вышла подслеповатая старуха, долго и подозрительно всматривалась в незнакомого человека, потом спросила не очень доброжелательно:

— Шляются тут… Чего тебе?

— Переночевать негде, бабуся, ищу, ищу и не найду, где бы переспать до утра. Деньги у меня есть, я бы не поскупился. Найдется у вас уголок? Я вам дам пять рублей за одну только ночь…

Глаза у старухи потеплели, и она открыла калитку:

— Никого не пускаю на квартиру, но ты можешь переночевать.

Завела она его в почти пустую и холодную комнатенку, скорее кладовку, чем жилье, показала на диван, принесла подушку и одеяло. Эдик вытащил из кармана трешку и протянул старухе:

— Может, купите где у соседей кринку молока да кусок хлеба: с утра ничего не ел.

— Эх, какое теперь молоко! Люди коров не держат… Разве Сагайдачиха продаст: у нее коза дойная.

— Вот и хорошо.

— Посиди тут, через час принесу, она, наверное, еще не доила…

Старуха ушла. Эдик решил осмотреть дом. Открыл дверь, и вдруг прямо перед ним запрыгал на тонких костлявых ногах высокий дед с длиннющей бородой. Лампочка горела слабо, и вся фигура деда казалась неестественной, призрачной. Вот, значит, какой Дремлюга! И вправду, если бы не знал, то обмер бы со страха. Привидение вытаращило белые глаза, приложило к вискам тонкие указательные пальцы с длинными закрученными ногтями и запрыгало вокруг Эдика, повизгивая и выкрикивая:

— Ты?! Шварц?! Ты — призрак! Хо! Хо! Изыди! Сгинь, сатана! Я — черт! Я — черт! — Вдруг остановился и спросил: — Ты чего, Феноген? А где твой шрам?

Эдик понял, что никакой он не помешанный, этот Дремлюга. Вон как испуганно смотрит! «Значит, он принял меня за Крыжа? Выходит, я похож на отца? От этих мыслей впору самому перепугаться…»

— А, ты с того света! Сгинь, сгинь, Шварц!