Судьба. На острие меча

Своё оружие я получила на выходе из королевского дворца. Стражник, выдававший мне всё это великолепие, всё то время, пока я раскладывала и распределяла своё богатство, косился в мою сторону, но так ничего и не сказал. Я получила назад почти всё, не вернули мне только лук, запрещенный к ношению в городе, объяснив, что я смогу забрать его в любой момент, как только захочу покинуть их благословенную столицу. Но покидать оную в мои планы пока не входило. Итак, хорошо выспавшаяся, почти не голодная я неторопливым шагом удалялась от столь гостеприимного дворца. На сегодня особых дел не планировалось, оставалось лишь забрать Верного из конюшни, оплатить визу пребывания в стольном граде и найти подходящее для проживания жильё. А вот завтра мне предстоит начать всё сначала. Мелькнувшая легкость осуществления задуманного оказалась лишь туманной дымкой, развеянной слабым дуновением ветерка. Но вряд ли стоило роптать на судьбу, а торопить её и тем более. Медяков в карманах предостаточно, а время обычно само всё расстанавливает на свои места.

Так и случилось.

Двумя днями спустя, когда я ещё только входила в несуетную жизнь Вышегорска, герольд на белом коне, проскакав по улицам города, протрубил:

— Слушайте, люди! Наш великий и славный король Илактрион Первый хочет явить милость своему народу! Слушайте и внемлите. В полдень он проедет по улицам города, чтобы одарить и выслушать! Радуйтесь, горожане и гости, веселитесь, ваш король будет говорить с вами!

И народ поспешил радоваться и веселиться, а уж как ликовала я можно только представить. Зверь сам спешил в смертельные объятья охотника. К сожалению смертельные для нас обоих…

А на утро под дверью своей комнаты я обнаружила короткую записку. Всего одно слово — «уезжай». А в дополнение — остатки до боли знакомой ауры… Руки дрогнули, но повиновались, и мелкие кусочки бумаги снежинками полетели вниз.

"Дела нужно доводить до конца, а не убегать, когда запахло жареным".

* * *

Короткий узкий клинок идеально подходил для того, чтобы спрятать его под рукавом простого, неброского платья. Я специально подобрала наиболее популярные в столице и её окрестностях фасон и расцветку. Так будет легче затеряться в окружающей толпе. Время тянулось как канат бесконечности наверчиваемый на вертел, страх ожидания, захлестнувший мою душу, торопил его течение и тем самым ещё более замедлял. "Скорее бы это случилось", — не в силах выдерживать тяжесть неизвестности, молил и кричал мой разум. Но время не спешило потворствовать моим желаниям, но и оно когда-нибудь истекает…

В самый первый ряд я не полезла — ни к чему чтобы охрана заметила движение моей руки — а пристроилась за спиной тощего, унылого коротышки, всё время лузгавшего семечки и что-то приглушенно бормотавшего. Похоже, мужик был слегка не в себе. Справа от меня стоял высокий, но хилый субъект неопределенного возраста, по виду типичный крестьянин, слева — его жена или даже скорее соседка, толстая рябая крестьянка, с которой он нет-нет да переглядывался многозначительными и весьма красноречивыми взглядами. Они определённо должны были стоять рядом, но я не собиралась уступать им мою с таким трудом завоёванную позицию. Соседи не настаивали, и потому мы пребывали в мире и добром согласии.

Время близилось к полудню. Столь «интересное» занятие, как стояние на одном месте, уже весьма поднадоело, но выбирать не приходилось.

Наконец, площадь взревела стотысячным приветствием. Орали все: и мужчины, и женщины, и старики, и старухи, и дети. Уши закладывало от их криков, и было не понять, то ли люди так чрезвычайно любили своего короля, то ли точно так же сильно боялись и ненавидели.

Время испытания приближалось.

Теперь предстояло свершить самое великое деяние из всех, что было мне дано.

Венец и конец жизни.

Сердце бешено колотилось, руки тихонько подрагивали. Следовало успокоиться, причём немедленно. Я опустила взгляд и сосредоточилась…

Худая девочка-подросток вбежала в комнату и бросилась на кровать. От рыданий ее трясло.

— Милая, что случилось? — мать ласково погладила по головке свою единственную дочь.

Та села и, глотая текущие по лицу злые слезы, ответила:

— Она сказала, что из меня никогда не выйдет воительницы! — выкрикнула девочка и снова принялась рыдать.

Лицо матери помрачнело, но уже через мгновение приняло слегка озабоченное, но спокойное выражение.

— Кто «она»?