Судьба. Книга 2

— Благодарю вас за солидарность, господин Юсуп-хан, я в ней не сомневался… Так вот, вы, вероятно, знаете, что народ недоволен трудовой повинностью. Хотя в этом нет ничего страшного, и люди, отбыв трудовую повинность, спокойно возвратятся по домам, они волнуются. Среди населения распространяются ложные слухи, кто-то сеет смуту, и есть данные — я говорю с вами вполне откровенно — опасаться восстания.

Юсуп-хан сощурился, пряча от начальника уезда мелькнувшую в глазах усмешку. Его рука скользнула по бархату, словно это был не валик дивана, а живая, шелковистая шея аргамака, готового каждую секунду рвануться и умчать своего хозяина в степное разбойничье раздолье. Между тем полковник продолжал:

— Вот поэтому я и обратился к вам, уважаемый Юсуп-хан. Мы знаем, что у дайхан нет огнестрельного оружия, что с началом войны были отобраны даже охотничьи ружья. Однако люди могут взять кетмени, лопаты, топоры. Нельзя допустить, чтобы напрасно пролилась кровь народа, нельзя допустить беспорядков в нашем уезде. Во имя народа, во имя его благополучия мы с вами должны объединиться и предотвратить кровопролитие. Мне очень нужна ваша помощь!

Полковник замолчал, прикуривая новую папиросу. Молчал и Юсуп-хан. Его полное лицо было безоблачно, как июльское небо, чёрные глаза хитрыми хорьками прятались в щёлочках чуть припухших век. Наконец он сказал:

— Я вас слушаю, господин полковник. Буду счастлив, если в моих силах помочь вам в таком благородном деле, но только народ очень обеспокоен трудовой повинностью, сладить с ним будет нелегко.

— Я это прекрасно знаю, дорогой Юсуп-хан! — воскликнул полковник. — Успокоить людей нелегко, но можно.

— Что же вы предлагаете?

— У меня есть очень простой план… Надеюсь, наш разговор останется в полной тайне?

— Можете положиться на моё слово, господин полковник.

— Нужно, чтобы ваша мать, уважаемая ханша Гульджамал, поехала к генералу Калмыкову с тем, чтобы попросить царя освободить наших людей от трудовой повинности.

Брови Юсуп-хана удивлённо поползли вверх, на спокойном лице появилась явная заинтересованность.

— Вы полагаете, что это можно осуществить?

— Не в том дело, дорогой Юсуп-хан! Пусть ваша мать скажет об этом вслух, пусть об этом заговорят ваши люди. Такая весть за два-три дня разлетится но всему уезду. Соберите в доме ханши Гульджамал лучших аульных мастериц — пусть спешно ткут ковры, которые ваша мать повезёт в подарок царю. Пусть собирают деньги для приношения царю, но — собирают только от добровольно дающих, без малейшего принуждения. Я поговорю с начальником жандармерии уезда — он никуда, не сообщит, что от людей собирают деньги и ковры.

— Хорошо! — сказал Юсуп-хан и быстро облизнул языком губы. — Хорошо, а что будет потом?

— Это успокоит людей, страсти остынут. Конечно, потом до народа дойдёт весть, что ханшу якобы не допускают к царю. Но вы сами понимаете, что второй раз недовольство не дойдёт до такой степени, как сейчас. Мы спокойно выполним царский указ и избежим беспорядков в уезде.

— А как быть с собранными деньгами… и коврами?

— За ковры можно заплатить мастерицам, если они захотят. Не захотят — себе оставьте. С деньгами тоже.

— Хоп! — сказал Юсуп-хан и поднялся. — Сделаем! Вы придумали умную вещь, господин полковник. Я никогда не сомневался в вашем умении вести политические дела, но в создавшемся положении выход найти мог только по-настоящему мудрый человек. Можете быть спокойны: я сделаю всё, чтобы как можно успешнее осуществить ваше предложение.

Так закончился этот беспрецедентный разговор между начальником уезда и ханом. А вскоре люди с надеждой заговорили о том, что ханша Гульджамал, заботясь о народе, несмотря на свой возраст, лично хочет отправиться к «белому царю», чтобы попросить его о снисхождении к марыйцам.

Наиболее здравомыслящие дайхане не поверили этому. Но очень уж хотелось поверить! Да и слух стал подтверждаться: ханша собирает доброхотные приношения деньгами, чтобы не ехать к царю с пустыми руками. Это было убедительно: к самому маленькому чиновнику надо было идти с подарком, а тут — сам царь! И дайхане несли, несли последние копейки, нёс каждый, до самого распоследнего бедняка. За короткое время сумма сбора перевалила за два миллиона рублей.

Потом заговорили о том, что ханша, помимо денег, хочет повезти в подарок царю ковры особого узора и для этого призывает в свой дом самых искусных мастериц, молодых, чтобы они могли работать быстро, так как дело не терпит промедления. Дайхане без возражения послали в дом ханши лучших своих молодух.

На этом хорошие слухи кончились. Когда ковровщицы уже заканчивали работу, стало известно, что ханша Гульджамал ездила к генералу Калмыкову и что генерал не дал ей разрешения ехать с просьбой к царю. На голову генерала посыпались проклятия и пожелания скорой и бесславной смерти, но они ничего не меняли. А тут ещё стали поговаривать, что Юсуп-хан зазывает молодых ковровщиц, работающих у матери, в отдельный дом и там задерживает их до поздней ночи.