Судьба. Книга 2

Берды остался ночевать у Оразсолтан-эдже. Стараясь дать гостю хорошенько отдохнуть, старая женщина не докучала ему разговорами. А утром, готовя завтрак заметила:

— Хмурый ты какой-то, Берды-джан, расстроенный. Не надо много думать. Судьба сурова к нам, но есть своё счастье и у бедняка. Вот живым вырвался ты из рук Бекмурад-бая — это счастье. Из тюрьмы сумел убежать — тоже счастье.

— Какое счастье у бесприютного человека! — пробормотал Берды.

— Не считай себя одиноким, Берды-джан, отца-матери нет, это не значит, что нет родного человека.

— Я не о том, эдже…

— Понимаю, милый, всё понимаю! В твоём возрасте уже собственной крыши над головой хочется, собственных детишек… Эх, была бы хорошей женой тебе Узук-джан, да порушили вашу судьбу злые люди, отрезали ей язык, немой сделали! Но не умирать же за умершим, как говорят у нас? Поживём немного, присмотрим тебе хорошую девушку, поженим вас, а там, глядишь, сердце твоё и успокоится.

— Не успокоится, эдже…

— Да, конечно, трудно забыть такую девушку, как Узук-джан…

— Оразсолтан-эдже! — перебил её Берды. — Вы остались у меня самым родным и близким мне человеком. Нет у меня от вас секретов. Послушайте, что я скажу, и если что-то не так услышите, не обвиняйте меня, потому что иначе не могу.

Он помолчал, глядя на остывающий в пиале чай. Одна чаинка на дне пиалы стояла торчком, тихо-тихо покачиваясь. Она сулила какую-то новость. Наверно, хорошую новость, подумал Берды, наверно, исполнится задуманное мною. И продолжал:

— Для меня всегда был дорог ваш бедный дом, Оразсолтан-эдже. Когда я думал о нём, он был для меня желаннее сверкающего трона падишаха, потому что в этом доме жила моя любовь. Я входил в этот дом — и весь мир сразу становился светлым и радостным. Я верил, что так будет всегда. Но однажды, когда желание встречи, как сказочная верблюдица Ель-мая, кинуло меня на свою спину и во мгновение ока перенесло из песков к порогу этого дома, мне навстречу вышла не радостная любовь, а горькая разлука. Тогда я впервые увидел ваши слёзы, Оразсолтан-эдже!

Берды скрипнул зубами. Оразсолтан-эдже тихо заплакала.

— Вы говорите, что сердце моё успокоится, когда я женюсь. О каком сердце вы говорите? То, которое было полно любовью, забрала с собой Узук. У меня осталось сердце, полное пламени и мести. Его не успокоит женщина, ему нужно другое!..

Утерев ладонью слёзы, Оразсолтан-эдже краем платья прихватила закопчённый тунче, в котором бурлила вода, налила в чайник, отбитый носик которого заменяла жестяная оправка. Вспомнилось, как в этом же самом тунче она кипятила чай, из этого же самого чайника угощала Бекмурад-бая и Сухана Скупого, не зная, что два чёрных коршуна, чёрных, как закопчённый тунче, собрались тогда, чтобы разрушить её гнездо, похитить её дорогого птенчика, её Узук. Если бы аллах дал человеку знать, что ожидает его на тернистой дороге жизни, она не угощала бы! Она бы плеснула кипятком в подлое лицо Бекмурад-бая, кипящей водой залила бы бесстыжие глаза Сухана Скупого!

— Пей, Берды-джан, — сказала она, наполняя пиалу, — пей, мой джаным. Хороший чай, крепкий, дай бог удачи Огульнияз, он хорошо успокаивает сердце.

Берды взял пиалу, подержал её в руке, снова поставил на сачак. Он не мог пить, его переполняли воспоминания, настолько живые и острые, что, казалось, случившееся произошло только вчера.

— Я пошёл искать свою любовь, Оразсолтан-эдже, пошёл искать Узук. И нашёл её. Птица любви, свившая гнездо в моём сердце, снова затрепетала крыльями. У неё были подрезаны крылья, эдже, а сердце моё — горело! Узук плакала и говорила мне: «Живую меня насадили на вертел, живую бросили на угли. Что со мной сделали, Берды-джан! Как мне быть, где искать спасения? Разве могу я теперь протягивать свою опозоренную руку к высокой ветке?» И я обещал ей, я поклялся, что отомщу, что за каждую её слезинку враги прольют десять — и этого будет мало!

— Сильны враги, Берды-джан, ох, сильны! — вздохнула Оразсолтан-эдже.

— Да, было бы проще встретиться с одним Бекмурад-баем. Но он — не один. Его поддерживает власть, он опирается на закон и поэтому делает всё, что хочет. Вы сами говорили, что всем народом не смогли заставить дивалов осудить брата Бекмурад-бая за убийство Мурада-ага. А когда Дурды расквитался за отцовскую кровь, его разыскивают, чтобы отправить в Сибирь.

— Так, Берды-джан, так! — закивала Оразсолтан-эдже. — Правду ты говоришь. Закон — гора, а кто опирается на гору, у того сердце — камень.

— Камень тоже можно разбить!

— Трудно это сделать, Берды-джан, бедному человеку не одолеть камень-закон. Ты лучше сиди потихоньку — может быть, власти забудут про тебя, не станут искать.