Судьба Иерусалима

Он посмотрел на результат и снова подумал о Рутти Крокетт, которая не носит лифчика. Когда она надевает свитер из тонкой шерсти, то под ним можно видеть ее розовые соски, они приподнимают ткань, и если взять за груди и потянуть совсем чуть-чуть, совсем немножко, эта маленькая сучка просто с ума сойдет…

Он взял крысу за хвост и поднял. «Что, если бы ты нашла эту крысу в своем пенале, Рути?» — подумал он. Эта мысль его развеселила, и он хихикнул, мотнув своей вздернутой головой.

Он швырнул крысу далеко в груду мусора. В это время он вдруг заметил человека — высокий, очень тонкий силуэт в пятидесяти шагах.

Дад сунул руки в карманы зеленых штанов, потом опять вынул.

— Мистер, свалка закрыта.

Человек повернулся к нему. Лицо его, освещенное отблесками догорающего огня, было спокойным и задумчивым. Волосы седые, прорезанные несколькими черными прядями, зачесанные от высокого лба назад, как у какого-нибудь гомика-пианиста. В глазах плясали красные искры.

— Да? — вежливо переспросил человек, и в речи его, хоть и безупречной, сквозил странный акцент. Лягушатник или немец. — Я хочу просто посмотреть на огонь. Это очень красиво.

— Ага, — сказал Дад. — Вы здешний?

— Я недавно поселился в вашем чудесном городе. Много крыс вы сегодня убили?

— Да нет, не очень. Их ведь тут миллион. Скажите, а это не вы купили дом Марстенов?

— Хищники, — произнес человек, заложив руки за спину. Дад с удивлением увидел, что на нем черный костюм, с жилеткой и со всем прочим. — Я люблю ночных хищников. Крыс… сов… волков. Здесь водятся волки?

— Н-нет, — ответил Дад. — Два года назад в Дарэме подстрелили койота. Вот иногда стаи диких собак…

— Собаки, — человек презрительно махнул рукой. — Тупые твари, которые вечно лают от любого шороха. Подлизы и рабы! Давить их нужно. Давить!

— Но я никогда о них так не думал, — сказал Дад, осторожно пятясь назад. — Всегда приятно поговорить с новым человеком, но вы знаете, свалка по воскресеньям закрывается в шесть, а сейчас уже девять…

— Конечно.

Но странный гость вовсе не собирался уходить. Дад подумал, что ему стоит заглянуть в город. Стрэйкера видели уже многие, а второго он видит первым — ну, кроме, может быть, Ларри Крокетта. Придет к этому вонючке Джорджу Миддлеру и скажет так небрежно: я тут беседовал вечером с этим новым типом. С каким? Да из тех, что купили дом Марстенов. Ничего парень. Только говорит, как лягушатник.

— А в этом доме еще водятся духи? — спросил он, видя, что человек не трогается с места.

— Духи! — он улыбнулся, и в его улыбке было что-то не очень приятное. Так могла улыбаться барракуда. — Да что вы, никаких духов, — на последнем слове он сделал легкое ударение, словно там могло таиться кое-что похуже.

— Ладно… уже поздно… вам пора, мистер…

— Но мне так нравится беседовать с вами, — возразил гость, и впервые повернулся к Даду лицом и посмотрел ему в глаза. В глазах его все еще отражались красные огоньки, хотя он отвернулся от огня… или Даду показалось? Он не мог отвести взгляда от этих глаз. — Или вы не хотите со мной говорить?

— Нет… что вы, — сказал Дад каким-то чужим голосом.

Глаза, казалось, росли и углублялись, пока не превратились в черные впадины, окруженные огненными кругами.

— Благодарю вас. Скажите… а ваш горб не тяготит вас?

— Нет, — ответил Дад, тупо подумав: он гипнотизирует меня. Как тот тип в цирке… как его звали? Ага, мистер Мефисто. Он погружал человека в сон и заставлял делать всякие глупости — ковылять, как курица, или лаять по-собачьи или рассказывать о своих детских проделках. Он загипнотизировал тогда Рэджи Сойера. Очень смешно вышло.

— Неужели вы не чувствуете неловкости?

— Нет… все нормально, — он, как зачарованный, смотрел в эти огромные глаза.

— Давай, давай, — вкрадчивый голос гостя. — Мы же друзья, так? Скажи мне все.

— Ладно… девчонки… понимаете?

— Да, конечно, — сказал с участием гость. — Они смеются над вами. Не желают вас знать.

— Вот — вот, — прохрипел Дад. — Смеются. Она… смеется.

— Кто это «она»?

— Рути Крокетт. Она… — мысль пропала. Все пропало, кроме тишины. Полной, холодной тишины.

— Она шутит над тобой? Тычет пальцем? Хихикает?

— Да…

— Но ты ее хочешь, — настаивал голос. — Так ведь?

— Да…

— Ты ее получишь. Я знаю.

В этом голосе было что-то успокаивающее. Где-то вдалеке Дад слышал серебряные колокольчики. Тихие, сладкие голоса… белые лица… и лицо Рути Крокетт среди них. Он уже видел ее, обхватившую руками груди так, что они просвечивали сквозь шерстяной свитер, словно белые полушария, шепчущую: «Поцелуй их, Дад… возьми их… раздави…»

Он как будто тонул. Тонул в бездонных глазах ночного гостя.

И когда тот подошел ближе, Дад понял все и не испугался, и когда пришла боль, она показалась ему сладкой, как серебряный звон, как чистая и глубокая вода.

9

Рука его дрожала, и не сумев схватить бутылку, уронила ее на ковер, и она лежала там, проливая драгоценную жидкость на зеленый ворс.