Судьба гусара

— Сибо! — откликнулась Тарья таким тоном, будто они уже добрались. — Сибо.

А ведь и впрямь добрались! Где-то впереди, за деревьями, показались отблески желтоватого света, послышался собачий лай.

— Н-но, милая!

Да лошадку уже и не надо было погонять — сама неслась, почуяв жилье и теплое стойло, так что уже совсем скоро возок выехал к распахнутым воротам почтовой станции. На просторном дворе при свете факелов суетились люди, видать, только что приехал какой-то обоз или привезли почту. В станционной избе призывно светились окна.

— Ну, слава те, Господи, добрались! — выпрыгнув из возка, искренне перекрестился гусар. — Эй, кто тут главный? Смотритель, смотритель где? Ты смотритель? Лошадку мою распряги — и в стойло, овса. Девушку — в дом. Надо бы ей помощь…

Смотритель — тучный бородатый финн средних лет, в вязаной, с козырьком, шапке, — похоже, не понимал по-русски ни бельмеса. Хотя нет… все же кое-что, наверное, понимал, ибо, подозвав работников, указал им на лошадь и девушку. Убедившись, что каурую завели в стойло, Давыдов вошел в дом следом за смотрителем. Работники занесли туда же и Тарью, правда, не в общую залу, а куда-то еще, помещений в приземистой станционной избе хватало.

Что сразу поразило Давыдова, так это какая-то невероятная, совершенно нерусская чистота! Ни тебе тараканов, ни запечных сверчков, ни даже лубочных картинок на стенах. За столом, на широкой лавке, сидел какой-то молодой офицер, судя по серо-зеленому, с красными обшлагами, мундиру — из пехотных.

Завидев вошедшего Дениса, офицер немедленно вскочил на ноги, круглое добродушное лицо его озарилось самой неподдельной радостью.

— Ах, черт возьми, как же я рад увидеть здесь русского. Тем более гусара! Разрешите представиться, господин штабс-ротмистр… Поручик Архангелогородского полка Арсений Андреевич Закревский. Адъютант графа Каменского.

— Давыдов. Денис Васильевич, — штабс-ротмистр с улыбкой протянул руку. — Как видите — гусар.

— Денис Васильевич? Давыдов? — Тонкие губы поручика растянулись в еще большей улыбке, даже несколько растерянной, словно бы ее обладатель вдруг не поверил своим глазам. — Ужель тот самый?! Поэт!

— Ну да. Тот самый, — Денис не стал скромничать, в конце концов, они не в столичном салоне, а на войне.

— Ах ты ж боже мой, — радостно засуетился Закревский. — Какая встреча… Вот даже и не думал, а тут — вы! Вы знаете, что… вы… вот правда… ваши стихи у меня в заветную тетрадочку записаны, я ее повсеместно с собою вожу… А вот вы, Денис Васильевич…

— Можно по-простому — Денис.

— Ну и я тогда — Арсений. Так вот, Денис Васильевич… Денис… Может, у вас, как бы так, по случайности, какое-нибудь новое сочинение завалялось… Вы бы прочли, дали б переписать… Я был бы рад… душевно рад.

Глаза поручика светились самой неподдельной радостью, к тому же по всему чувствовалось, что офицер сей был человеком на редкость скромным… Но так любил поэзию, что даже попросил стихи, раскрасневшись от смущения.

Давыдов тоже был рад:

— Да есть, чего уж…

Примерно через полчасика новые друзья уже ужинали яичницей и финскими пирожками из ржаной муки с просом, посыпанных сверху вареными яйцами, перемешанными со сливочным маслом. У смотрителя сыскалась и водка, так что стихи пошли совершенно в тему…

— Ничего, что любовные?

— Ну, что вы, Денис! Право слово, это ж здорово просто. Любовь!

— Ну, тогда слушайте…

Гусар поднялся на ноги и вытянул левую руку вперед, принялся читать нараспев:

И уста твои румяные
Еще более румянятся
Новой клятвой, новой выдумкой,
Голос, взор твой привлекательней!
И, богами вдохновенная,
Ты улыбкою небесною
Разрушаешь все намеренья.

— Вот-вот! — радостно вторил поручик. — Вот именно так — улыбкою небесною. Кстати, а кто была та юная фамм, что внесли работники? Премиленькая… чем-то на итальянку похожа.

— Тарья ее зовут, — налив водку, улыбнулся Денис. — Из лопарей… Они ведь, знаете, как цыгане — везде кочуют, не только в Лапландии. Пошла на лыжах да угодила в капкан. Пришлось доставать.

— Экая бедняжка!

— Ну, надеюсь, хозяин ее вылечит.

— Вы о смотрителе? — Закревский неожиданно засмеялся. — О, скажу я вам, он тот еще жук! Притворяется, что совсем не говорит по-русски. Однако же, шельма, понимает все! Ну, Денис, ну еще почитайте…

— Да извольте, вот…

Ты резвостью мила;
Но вздох, но томный взор,
Но что задумчивость твоя мне обещают?
Сказать ли всё тебе?
Уж в свете примечают,
Что ты не так резва, беспечна и меня
Безмолвно слушаешь.

— Ах, здорово! Право же, здорово, господин поэт!

Вчера рука твоя
Моей не покидала, —

довольно продолжал Денис.