Судьба гусара

Денис не помнил, как махал саблей, кого ранил, кого убил… да не важно было — кого. Окровавленный клинок гусара словно бы действовал сам — рубил, колол, отбивался…

Не было криков. Лишь стоны, вываливавшиеся из проткнутых животов сизые дымящиеся внутренности, осколки костей, белесые останки мозгов и кровь, кровь, кровь…

Не осталось уже никаких желаний, кроме одного — колоть, рубить, убивать! Кто все эти люди — французы? Вот тот совсем юный парнишка в синем мундире… убеленный сединами ветеран… гренадер в медвежьей шапке… все они не люди, вовсе нет. Просто тени. Куклы-марионетки, которых нужно убивать. Да и не убийства это — работа. Кровавая работа войны.

Штыковая атака Багратиона, решительная и неистовая, сделала свое дело, одним махом вышибив французов из недавно захваченного ими города. Было множество убитых, как узнал позднее Давыдов — около двадцати пяти тысяч с обеих сторон. По тем временам это много.

Жуткая эта резня, однако же, не принесла существенного успеха ни французам, ни русским. Словно и не было никакой битвы, Беннигсен отвел войска к Кенигсбергу, Наполеон же — к реке Пассарге. Установилось временное затишье, кое всякий использовал по-своему.

Как-то в один из таких февральских или уже мартовских дней Давыдов, отпросившись у генерала, отправился в Кенигсберг по своим личным делам — хотелось бы прикупить чернил, раздобыть хорошей бумаги, перьев… да и так — хоть немного развеяться, отойти душой.

Арьергард Багратиона размещался в небольшом замке Ландсберг. Прежде чем выехать, Денис облачился в свежевычищенный верным слугою Андрюшкою лейб-гвардии гусарский мундир. Красный доломан и ментик, золоченые шелковые шнуры и пуговицы, кивер со сверкающим орлом, черная богатая опушка, синие рейтузы-чакчиры — Давыдов выглядел орлом… Только вот чуть ближе к макушке появилась вдруг седая прядь — память о Прейсиш-Эйлау.

Быстро покончив с делами, Денис счел необходимым навестить коменданта города, генерала Чаплица, одного из своих давних знакомых, коего, ничтоже сумняшеся, намеревался словно бы невзначай расспросить о местных спиритах… вдруг да таковые имеются? Не понравилась Дэну война, очень не понравилась! Жутко захотелось вернуться обратно, к конспектам и лекциям, к экзаменам и зачетам, даже, наконец, к знакомым девчонкам — почему бы и нет? Правда, о чем с ними теперь говорить? Те — двадцатилетние дети, и он — седой двадцатидвухлетний ветеран с очерствевшей душой кондотьера смерти.

К слову сказать, Дэн давно уже чувствовал себя самим собою, от гусара Давыдова уже мало что осталось — лишь навыки, умения, связи… Так тем более! Уйти, наконец-то вырваться, освободить чужое тело. Пусть бравый гусар воюет, обольщает женщин, сочиняет свои пуншевые песни и прочие стихи… Он же, Дэн, закончит наконец-то академию да пойдет себе работать в какое-нибудь РУВД — опером. Или в следственный комитет — тоже можно. Тем более теперь опыт есть… здешний, правда, корявый — отыскать звенигородского убийцу, наверное, как-то поизящнее было можно. Да и с доказательной базой поработать бы…

— Ба, Денис Васильевич, какие лица! Прошу, прошу… Наслышан о вашем геройстве…

После доклада слуги Чаплиц — сухопарый господин в зеленом полковничьем мундире — лично вышел в приемную, проведя гостя в свой кабинет. Предложил и вина, и чаю. Давыдов не отказался, памятуя свой интерес, и, улучив момент, спросил полковника о спиритах.

— Кто-кто? — комендант с удивлением вскинул брови. — Духов вызывают? Нет, про таких ничего не слышал. Хотя россказней всяких тут ходит много, один другого дурней. О голове покойника слышали?

— Да уж слышал, — улыбнулся бравый гусар.

— Господи! — Чаплиц вдруг хлопнул себя по лбу. — Ну, ведь совсем забыл. О вас ведь спрашивали! Один пленный француз, поручик… говорит, что знаком с вашим братом.

— Француз? Поручик? — тут же озаботился гость. — Случаем не Серюг его фамилия?

— Возможно, и так… Да вы узнайте, он сейчас в каком-то из домов на Фридрихштрассе, раненый. Там спросите.

— Благодарю, — встав со стула, Давыдов церемонно кивнул и тут же откланялся — надо было обязательно навестить Серюга. Глянуть, тот ли это поручик, что пару лет назад спас его брата Евдокима?

Поручик оказался тот. Правда, особой радости встреча Денису не доставила: пленный француз умирал от ран. Дэн отыскал его в одном богатом доме, где бедолаге был предоставлен весь необходимый уход… хотя что уже могло утешить умирающего? Судя по нестерпимо бледному лицу и потухшему взору, поручику уже ничто не могло помочь, и он это знал. Тем не менее Давыдов представился ему, выразив свою самую сердечную благодарность за участие в судьбе брата.

Глаза умирающего на мгновение зажглись, и он, собравшись с силами, попросил штабс-ротмистра разыскать напоследок кого-нибудь из его пленных однополчан — конных гренадеров, что Денис Васильевич и сделал, и вместе с этими же гренадерами проводил благородного месье Серюга в последний путь.

Поручика похоронили на кенигсбергском кладбище, пленный католический капеллан прочел молитву…