"Грех какой, что не разыскал его на новой квартире, - думал гренадер. Так ведь и он не шел к нам, хоть столько приглашали. Чувствовал же, что от души зовем..."
Кроме Голике, проводить покойного пришли два художника - один высокий и угрюмый, посматривавший на упитанного немца далеко не ласково, и второй среднего роста, с добродушным лицом, показавшимся гренадеру знакомым.
- Я про вас от покойного наслышан. Рассказывал, как заботились о нем еще во дворце, - сказал Иванову этот художник, когда пошли рядом за гробом по Среднему проспекту. - И особенно печально, - продолжал он, - что умер Поляков, когда уже преодолел тяжкие последствия тех лет, что копированием занимался. Такие годы для настоящего художника вроде яду и безвредны только для ремесленников. - Он кивнул на спину Голике, шагавшего у самого гроба на манер родственника. Прошли еще квартал, скользя по наезженной дороге, порой хватаясь друг за друга, и художник заговорил снова: - Когда еще поймут, что в академическом курсе от копирования только вред? Руку набивает, а глаз убивает. Одну натуру надо учить рисовать и писать красками... Покойному так претило по шаблону портреты писать, что голодать предпочитал... Впрочем, верно, вы сие от него самого слышали, - закончил он.
- Даже аттестат из Академии не получил, - подал голос высокий художник. - За неделю до смерти мне сказал: "Какой же я "свободный художник", ежели, кроме копий, ничего не оставляю?.." Строг к себе был... Не то что другие...
- А есть ли у него кто из родственников в Костроме? - спросил Иванов.
- Нигде никого, - ответил высокий. - Не раз говаривал в последние дни: "Хоть то хорошо, что по мне плакать некому".
Гренадер вспомнил, как после того как рассказал Анюте о приходе Голике, заметил ее заплаканные глаза. Вспомнил и Таню, которую Поляков еще девочкой угощал сахаром, а потом
списал на портрете. И она всплакнет, как бы ни жила за своим столяром.
Когда на могиле установили деревянный крест, Голике, раскланявшись, первый пошел с кладбища. Остальные двинулись следом.
- Как ваш капитан поживает? - спросил общительный художник.
- Что ему делать? Командует - другого дела не знает.
- А мне показался добряком обходительным, - удивился художник. - Когда в 1827 году, сряду как рота ваша устроилась, я заказ получил галерею написать и в ней чинов во всяком обмундировании, то очень бы затруднился, ежели б не его помощь.
Он людей отобрал и младшего офицера в полном параде позировать попросил, а себя изображать из скромности не велел. Сказывали, что та картина в Царском селе, во дворце. Так что попрошу, коли не забудете, капитану почтение передать от Чернецова Григория.
- Так вы командира роты Качмарева помните, - догадался Иванов. - А он полковником давно произведен. То-то я вас будто признал, раз видел там рисующим, и Поляков около стаивал.
- И вот где снова встретились! А ведь как он тогда одушевлен был, что общество за него вступилось...
С начала этого года среди придворных обоего пола пошел негромкий разговор о введении дамских форменных платьев. Хотя, как всегда, такие разговоры шли больше по-французски, но прорывалась и русская речь, из которой гренадеры поняли, что эти платья будут чем-то похожи на сарафаны и такой покрой не всем нравится. При них прикажут еще носить подобие кокошника. И в таких туалетах все придворные дамы и все городские, по чинам своих супругов "имевшие приезд ко двору", обязаны будут являться на большие выхода и торжественные богослужения, на концерты и балы. При этом платья будут бархатные, нескольких цветов по рангам, с богатым золотым или серебряным шитьем и весьма открытые на плечах.
Стоя на постах, Иванов слышал отзывы на такие слухи. Два пятидесятилетних генерала, командиры гвардейских полков, пересмеивались в Белом зале, ожидая большого выхода.
- Вот будет табло, когда статс-дамы такие платья натянут!
Одни пасхальными столами окажутся - ветчины и куличей вволю, а другие гербариями Кунсткамеры, - веселился гусар.
- Зато на молоденьких налюбуемся, - возразил конногренадер. - При таком покрое ничего на вату не подложишь!..
В другой раз слышал, как старый сановник восхищался:
- Государь наш, сам лицо мундирное, не любит разнобоя в костюмах. Вот сряду и отличишь, кто фрейлина, а кто гофмейстерина. Опять же экономия не будут на туалеты транжирить.
Но самый живой разговор вели рядом с Ивановым, стоявшим на посту, две молоденькие фрейлины.
- Не может и нас без мундиров оставить, будто мы солдаты какие! возмущалась, бесцеремонно указав на гренадера, хорошенькая княжна Хилкова. - А я как раз мадам Бурден восхитительное платье все в мелких розах из синели заказала.
- Поспеешь до приказа Мишелю показаться, а то летом, - успокоила ее более рассудительная графиня Гейден. - По-моему, куда важней, что в новых платьях будем как днем, так и вечером. При свечах одна пудра нужна, при больших выходах - вовсе иная. И еще как-то неловко, что богу и свету один и тот же туалет адресован...