Судьба дворцового гренадера

Хоть бы чин дали да в камергеры, и то бы самолюбие успокоило.

- Будто у нас все остальное в гармонии, - повторил, вздыхая, Александр Иванович и, помолчав, попросил: - Сходи ты к нему, припугни Литтой, он тебя одного слушает. И Натали скажи, может, она его доймет. Она-то не прочь на малые балы в Аничков ездить, красоту свою казать. Знаешь ли, Алексей Петрович Ермолов ее в декабре видел и мне недавно пишет:

"Госпожи Пушкиной не может быть женщины прелестней". Старомодно выразился, но в сем предмете очень смыслит, старый лев.

- Какой же он старый? - возразил Жуковский. - Нас всего на пять лет старе. И силач какой! В прошлом году при мне по просьбе дам у Кикиных рубль желобком согнул. Его судьба тоже образец гармонии нашей... Ну, довольно шушукаться, идем на люди.

Возвратившись в Предцерковную, они встали средь господ, которые то перешептывались, то крестились, делая вид, будто молятся.

"Вот что! - думал Иванов. - Не по нутру Пушкину новый чин. Оно точно, что камер-юнкеры господа совсем молодые.

А жена у него, знать, модница да прихотница, которая танцевать любит. Надо приметить ее, раз красавицей почитают. Может, хоть она на Дарью Михайловну схожа? Вот и средь статуй здешних такой не вижу, чтоб ту напомнила... Ох, тяжко становится стоять неподвижно, ноги, плечи ломит, годы свое берут".

Покосившись на своего напарника Павлухина, увидел, что еле заметно шевелит губами: видно, опять набалтывает про себя вирши. Сейчас и глупостей его послушал бы для отдыху...

Когда через полчаса, по окончании обедни, сменились с поста и через пустые залы пошли в роту, Иванов спросил:

- Опять, Савелий, плёл давеча?

- А я завсегда к концу смены, чтоб усталь менее чувствовать. Было б к чему зацепиться. Давеча услышал, как господин Жуковский про крестника тревожился, и давай подбирать:

У господ свои заботы.

Во дворец не ездит кто-то

Ждать за то ему беды.

А у нас не те труды:

Отстоять исправно смену,

Истуканом влипнув в стену,

Аль дежурным мерить залы

Тоже труд, скажу, не малый.

Вот и думаешь порой:

Не в отставку ль, на покой?

Но боюсь я спиться с круга

От излишнего досуга...

А дальше пошло про Графский, чего ты и слушать не захочешь, - подмигнул Савелий.

- Верно, мне и того довольно... - засмеялся Иванов.

Увидя на другой день Тёмкина, гренадер передал разговор

Василия Андреевича с каким-то своим тезкой, который доводится крестным отцом Пушкину, и что говорили про его жену.

- Что супруга Александра Сергеевича первейшая красавица, то я слышал, а вот что крестный отец ихний здесь пребывают, то впервой узнаю, - не без важности сказал писарь. - Но понятно, что старшие беспокоятся, раз таков горяч. Ведь господина Пушкина дед кровный арап были, у Петра Великого в денщиках, а потом до генерала дошли, прозвание только запамятовал...

- Все тебе Максим Тимофеевич, поди, рассказывает?

- Они-с, раз видят, что я стихи ихнего барина да господина Пушкина наизусть читаю и каждое слово в душу кладу.

А еще через сутки писарь поманил Иванова зайти в канцелярию, где они оказались одни, и сказал:

- Разъяснили мне, что барин тот, которого Александром Ивановичем кликали, Тургенев по фамилии. С юности господину Жуковскому близкий друг, но только в шутку зовутся крестным Александру Сергеевичу, потому что когда ихние родители в Москве проживали, то господин Тургенев их подросточком в учение отвозили в Царское. - Тёмкин понизил голос до шепота и продолжал: А сами хотя превосходительные и на службе состоят, но у государя на заметке, потому что братец ихний в двадцать пятом году из главных были, только, когда на площадь выходили, за границу посланы оказались и сюда не вернулись, но заочно приговорены.

- Ну ладно, молчи-ка, - сказал Иванов также тихо, - да лучше про то и думать забудь. Не солдатское дело такое знать.

- Да что же, раз всем то известно. Они вот и во дворец по чину своему вхожи, - возразил Тёмкин.

- Мало ли кому что известно! - сказал Иванов. - А ты больше никому не болтай.

В конце февраля, сидя в канцелярии роты, Иванов строчил списки на разграфленных листах нарядов. За дверью раздалось шарканье: кто-то вытирал ноги от снега. Вошел господин в теплой шинели с черным мерлушковым воротником. Когда снял шапку такого же меха, гренадер узнал живописца Голике.

- Я пришел вас пригласить, господин кавалер, на похороны Александра Васильича Полякова, - произнес он с печальной миной.

- Спасибо, что известили, - вставая, сказал Иванов. - Доконала, знать, его чахотка?

- Именно доконала, - подтвердил Голике. - Последние полгода покойный кисть в руки не брал, отчего средства на похороны отпускает Общество поощрения художников, и я от себя прибавил. Завтра вынос из Андреевского собора в одиннадцать часов.

Если бы не присутствие Голике, Иванов навряд ли поверил, что в полутемной церкви перед ним лежали останки Полякова.

Всегда был тщедушен, а сейчас острый нос и восковой лоб над запавшими глазницами - вот все, что выдавалось над краем гроба. Действительно, съела беднягу чахотка.