Судьба дворцового гренадера

- Вестимо, на паре самолучшей и в бричке. А недели через три лошадей загнанных тех из-под Мценска полиция привела да полета рублей с барина за привод слупила. Откуда ж попали под Мценск? Разве туда ему на Тулу дорога? Вот и смекают мужики, что сбег куда далече, раз барин, заступник его, при смерти лежал, да и деньги сверх ста рублей лекарских все, какие скопил у Ивана Евплыча, тоже с собою прихватил.

А лошадей загнал да под Мценском бросил, новокупленных перепрягши. Кто ж его, вора, знает, что удумал. С деньгами ведь все можно.

- А откуль известно, что деньги скопленные с собой взял?

- Барин сам до каморки его дополз, всю обшарил. Да еще табатерку и перстень золотой с подызголовья взял.

- Какой каморки? - удивился Иванов. - У Кочета изба своя...

- Продал ее лет, никак, пять да к барину под бок перелез.

Видно, страх его брал, что мужики спалят и на трубку свалят, которую и ночью, бывало, на крыльцо курить выходил. Да еще глохнуть стал, прослушать боялся, как вороги подберутся...

- А как же барин без тульского лекаря обошелся?

- С нашим, епифанским фершалом. Крови ему полну лоханку в тот раз отворили. А тульского лекаря будто Кочет сам барину нахваливал, чтобы без дрязгу отпустил далече отъехать, розыску сряду не объявлял... Отлежался. Рука тряпкой висит, ногу волочит, а в дому по-старому куролесит.

- А скажи, Михайло, послать деду с тобой денег? Надобно, поди. Вот ты, гляжу, без тулупа зимой.

- Есть у меня, дяденька, тулуп справный, да все мне как летом тепло. А застыну, на дровнях сидевши, так пробегусь рядом и разом нагреюсь. Про деньги, ежели сказать, то малость деду пошлите, чтоб праздник старому сделать. Прежние все помалу на хозяйство перевел. А много не нужно. И так барин с приказчиком богатеями водят. Ведь и сюда оттого нарядили, что кони у нас хороши. Ну, и я на других не кивал, раз тебя да город столичный поглядеть обнадежился.

- Когда ж завтра едете?

- Со светом. Как к ранней заблаговестят.

- И подарков никому купить не сумею, - пожалел Иванов.

- Дозвольте я кой-чего соберу для женского пола из того, что мне подружки надарили, - предложила Анюта.

- Собери, чего тебе не жалко, - согласился гренадер.

Когда хозяйка вышла, взяв одну из свечей, Михайло сказал вполголоса:

- Видать, добрую душу сыскали. Другая баба за окруты с жадности задавится.

- Добрей нет человека, - так же негромко ответил Иванов. - Ну, рассказывай. Все не разделившись живете? Тесно ведь.

- Все вместе. Дом с твоих денег новый срубили, прежнего просторней, а делиться дед не велит, раз земли у нас всего одиннадцать десятин на двенадцать душ, с детьми считаючи.

- А слыхал ли, почем душа крепостная у вас ноне ходит?

- Ежели на вывод аль еще как семьями продают, то на круг сказывают по шестьдесят рублей. Вот куда плох Иван Евплыч, а все не хотим, чтоб помирал. Кому-то достанемся?

Хуже не было б. А после паралика да без Кочета дворовых одних обласкивает.

- А у тебя ребят сколько же?

- Нету ни одного. Не плодящая моя Степанида. Кабы нам расплодиться, то ушел бы от деда. А так все едино...

- Вот поглядите, годится ли? - сказала, входя, Анна Яковлевна и положила на стол нитки бус и бисера, ленты, мотки цветных ниток, два шелковых узорчатых платка.

- Прям царские обновы, - похвалил Михаиле.

Когда собрался уходить, Иванов дал ему двести рублей из Акнушкиного капитала, который еще не снес Жандру. Обсудили, как верней их везти, и гренадер вспомнил про свой полотняный черес. Нашел его в полковом сундучке, уложили ассигнации, и, выйдя на кухню, Михайло подпоясался под нижнюю рубаху.

- Словно в тот раз, дяденька, - улыбнулся он. - А что радости будет, как расскажу про ваше житье да службу!

Иванов пошел проводить племянника, чтобы не заблудился в темном городе. Дорогой расспрашивал, кто жив, кто помер в Козловке, какие были урожаи, и уже недалече от постоялого двора, на Кузнечной, сказал то, к чему не раз мысленно возвращался:

- Неужто Кочет проклятый на бариновы деньги, на наши слезы где-то припеваючи живет?

- А чего ему? - отозвался Михайло. - У нас стариком никак бы не выжил. Двора нет, где бы зла не сотворил.

Особо девкам да бабам с барином проходу не давали, а через то и мужиков пятеро сгубили. Двух в Сибирь да троих в солдаты не в зачет.

- И в нашем дому тоже было? Окроме меня, то есть? - спросил Иванов. Ладно, что темно, а то бы племянник увидел, как свело дядины брови и сжались кулаки.

- И у нас, - прозвучало рядом. - Сестра Катерина тож силком от него вытерпела. Год не в себе была, едва отошла.

- Ох, жалко, не нашлось человека его порешить! - сказал Иванов не своим голосом.

- Может, и порешили, - кто же про то гутарить станет? - услышал он негромкий ответ. - Ведь так делать надобно, чтобы в Сибирь клейменым за гада не пойти. Бубнили про себя мужики: знать бы, что в другу сторону завернет, не в Тулу то есть, да там бы и подстеречь.

Они остановились у ворот, за которыми заржала лошадь.

- Меня наша Лысатка почуяла, - уверенно сказал Михайло. - Ну, дяденька, прощения просим. Спасибо за привет, за ласку, за гостинцы. Хозяйке сваей поклон низкий от меня отдай...