Судьба дворцового гренадера

Дверь в передние, полные людьми, была притворена, оттуда глухо слышны голоса и звон посуды. Другая дверь, из которой носили горячие блюда, верно, в кухню, была также прикрыта.

- Про справедливость нашему брату рассуждать нечего, - сказал наконец гренадер. Он налил Полякову еще стакан, пододвинул блюдце с колотым сахаром, калачи и спросил: - Так как же тот генерал Кикин, в твое положение проник?

- Не во мне одном дело, - снова обтираясь своим комочком, ответил живописец. - А жадность черная Дова обуяла, все ему казалось, что мало денег загреб. А ведь, кроме генеральских портретов, сколько по городу в каретах рыскал, которые знатные бары за ним присылали, да ихние портреты писал. Царя покойного и нонешнего, государыней всех грех, князей великих, министров, сенаторов, архиреев, барынь знатных - кого только не писал! И за те портреты тоже большие тысячи шли. Однако всё мало - засадил двух англичан со своих портретов гравюры резать да по двадцать пять рублей отпечаток продавал. Ему - пятнадцать, а мастерам - по десятке. С ними еще по-божески обходился. Потом нам с Василием приказал царские портреты прямо дюжинами сымать, а сам их подписывал, ни разу кистью не тронувши...

- Кто ж таков Василий? - спросил Иванов.

- Да тот немчик, которого поминал. Он Вильгельмом зовется, а по-русски - Василий. Голике его прозвание, тоже, бедняга, не зря охает, да все легче, раз не крепостной, в любое время отойти может... Так те копии, что мы с ним вперегонки писали, а Дов подпись свою ставил, уже в Гостином дворе купец Федоров по пятьсот рублей за штуку продавал и на ярмарку в Нижний сколько-то отправил. Были и еще мошеиства, все долго рассказывать, о которых пошла-таки по городу молва. Дов, видно, думал, что тут, как средь дикарей, никто в художествах не разумеет.

АН нет! - Поляков допил второй стакан, заел его калачом и продолжал: Живут, слава те господи, такой барин, Павел Петрович Свиньин. Они когда-то сами живописи учились, потом чиновником служили и журнал свой выдают. Все другие господа только: "Ах да ах! Каков господин Дов искусник!" А Павел Петрович и заметь, что много портретов иной рукой писаны, наметанный глаз такое сряду увидит. Прием у Дова, прямо сказать, сильный, смелый, а у нас обоих и мазок другой, робкий. Хоть его же копируем, но так, как он, ни в жисть не написать. Не говоря, что до сотни в галерее портретов, которые с присланных из дальних мест, часто плохоньких, мы с Голике в нужном размере копировали, а они казне также по тысяче рублей обошлись. Стали господин Свиньин туда-сюда ухо преклонять, добрались до купца Федорова, а потом и до нас с Василием. И еще очень обидно Павлу Петровичу, что галереей не русский живописец величаться будет, а иностранец, который русские деньги лопатой гребет, когда нашим первейшим художникам за такового размера портрет больше трехсот рублей не взять. - Поляков перевел дух и снова утер лоб и шею тряпочкой, которую поворачивал, ища сухого места.

- Как же тот барин Свиньин поднялся против такого самому царю известного иностранца? - спросил Иванов.

- Есть общество, добрыми людьми собранное, поощрением художников занимается, то есть чтобы нашему брату помогать.

Так господин-то Свиньин хоть там не самый главный, но весьма речист и прыток. Он генералу Кикину всё открыл и других господ на англичанина поднял. Позвали меня в ихнее присутствие и спрашивают, как живу. А что ж мне врать, мистера Дова выгораживать? Кабы он хоть малость меня жалел, то, верно, не стал бы. Я тут и высказал, как вам нонче. "Правда ли, спрашивают меня, - что в день по портрету снять можешь?" - "Правда", отвечаю. "А вот мы тебя испытаем", - грозятся.

"На то воля ваша", - отвечаю. На другое воскресенье я за восемь часов большой портрет всей фигуры скопировал у них в запертом покойце. А они собрали, видать, все показания да доложили государю прошением, которое все подписали. Так ведь и государю приказать не просто, раз в галерее полсотни малых портретов не хватает да и больших всех, окромя царя покойного. Но тот, как всякому видать, весьма плох: не умеет Дов коней писать. Однако надо, чтобы доделал, за что взялся... Ну, государь и велел пока только меня от него отнять и в Академию определить, а барину писать, чтобы уступил за выкуп, что в обществе собрали. За две-то тысячи, да раз сам государь велел, отпустит, поди?

- Ясное дело, - кивнул Иванов.

- Ну, то впереди, - вздохнул живописец. - А покуда денег у меня сорок два рубля и обзаведения никакого - что на мне носильное да еще пара белья, тюфячок да подушка.

- Одеяло я тебе дам, у меня лишнее, еще полковое, - сказал гренадер. Но где ночевать станешь? От англичанина отошел уже?

- Снял на Мошковом у старушки каморку с дровами, - ответил Поляков. Завтра в Академию пойду, как господин Свиньин наказали. Будто там про меня уже известно. Скоро, видно, придется на Остров перебраться, где художники живут, к учению ближе.