Судьба дворцового гренадера

- Они вполне согласованы с теми, что сообщены из сих мест господину Жандру, который вел переписку с предводителем, а также названы мне в Туле в губернаторской канцелярии, - возразил Иванов, подумавши при этом: "Врать так врать!", и добавил: - Также руководствуюсь капиталом, каковым располагаю на покупку не только сих душ, но и надела их в одиннадцать десятин, строений, скотины и прочего имущества.

- Каков же капитал, дозвольте узнать? - спросил поручик.

- Три тысячи пятьсот ассигнациями и ни копейки более.

- Однако можно на недостающую сумму выдать долговую расписку с последующей досылкой из Петербурга.

- На сие я никогда не решусь, ибо все под богом ходим.

- Так-с. - Вахрушов поднял глаза к потолку. - Ежели по моим подсчетам души надлежит оценить в семьсот рублей, и то исключительно по уважению к вашим покровителям, - последнюю фразу он пробормотал скороговоркой, кивнув в сторону стопки писем, - то на все остальное остается 175 рублей серебром... Нет, нет, или вы прибавьте значительно, или дело наше врозь. Видит бог, не могу отдать за три тысячи пятьсот с наделом, постройками и живностью. Прибавьте тысячу ассигнациями, и по рукам. Хоть завтра же в Тулу на моих лошадях. У меня туда как раз дело.

- Не могу, Николай Елисеич. Имею сверх трех тысяч пятисот рублей только еще триста, чтобы оплатить казенные сборы и на обратную дорогу столько же.

- У вас казенная подорожная и тележка своя, как я слышал.

- Но поверстная плата все равно остается.

- Сие составит сто двадцать рублей за две лошади, ибо вас Михаиле на своих до Москвы доставит. А там попутчика с половинной оплатой сыщете.

- То долго выйдет, а из отпуска я в срок явиться обязан.

- Ну что ж, разойдемся, ибо не могу продать себе в убыток... Еще чашечку кофею. Я свежего велю сварить. Турецкий, настоящий. У донцов любовь к кофею перенял, а они - от турок.

- Нет, покорно благодарю, я уж тогда пойду восвояси.

- Сейчас видно, что вы в торговом деле новичок.

- Из чего же сие заключаете?

- Да как же-с! Вы прибавьте, я спущу немного. Ну же платите мне четыре тысячи двести пятьдесят, и сейчас набросаем черновую купчей крепости.

- Но я таковой суммы на покупку не имею.

- Так я же говорю, что распиской удовлетворюсь, даже без свидетелей писанной, под одно ручательство таких писем.

- Покорно благодарю, но никогда долгов не делывал. Могу прибавить двести пятьдесят рублей, но то мой последний предел, ибо за положенными казной расходами придется в Петербург пешком идти.

- Да вы мундир расстегните, Александр Иваныч. Мы люди уже свои, какие церемонии, а то у вас весь лоб в поту.

Прибавьте еще пятьсот рублей, и по рукам.

- Нечего мне прибавить. Вы спускайте цену, Николай Елисеич.

- Так я же спустил. Просил четыре тысячи пятьсот, а отдаю за четыре тысячи двести пятьдесят.

- Вам надобно еще спущать. Ведь вам получать, а мне отдавать кровное. С родных разве смогу настоящий оброк брать ?

- И напрасно-с. Их не разорите, а свои затраты в десять лет покроете. Если бы дядюшка был разумным помещиком, то со здешних крестьян в достатке до ста лет дожил. Ваш Михаиле и таких еще трое могут большой оброк вносить и в купцы выйти.

- А они всё в карты проигрывали, господин предводитель писали, - сказал Иванов. И осекся: ведь и Вахрушов с карт здешнюю наживу начал...

Но поручик нисколько не смутился - верно, не думал, что Иванову столь подробно все известно.

- И еще обжора, бабник, даже когда паралич ударил, - подхватил он. - Да расстегните хоть крючки на воротнике, право. Сам мундир носил, знаю, а ваш еще такой щеголеватый, как облитой сидит... Ну-с, я еще пятьдесят рублей спущу.

Четыре тысячи двести будет. Ведь земля у вашего семейства хороша, и пашня, луг, выгон - все есть. И скотина навозу вдоволь доставляет. А потом, Александр Иваныч, от того, что один двор в деревне будет чужой, я как помещик терплю ущерб своей власти.

- Какой же ущерб? От одного помещика перешли к другому. Сколько таких деревень, где по два и три двора разным владельцам принадлежат, - возразил Иванов. - А что мне платить мало будут, то никого не касается, я настрого прикажу, чтоб о том молчали. А в случае моей кончины, как жена моя распорядится, того, право, не знаю, наверное оброк повысит.

- Помилуйте, какая кончина! Вы сто лет прослужите, такой молодец. Только в чины вышли и выше пойдете. Подумать только! У государя на виду! Его величество вас в лицо знают?

- Того не могу сказать уверенно, но его сиятельство министр императорского двора точно что знают и отличают.

- Вот видите-с, - обрадовался Вахрушов. - Значит, и повышение у вас будет скоро, а вы прибавить цены не хотите.

- Не могу-с. Ведь все рассчитано вплоть до расхода по купчей крепости. Ведь я за нее платить должен.

- Само собой, таков уж закон. Я даже скажу точно, что на таковскую сумму вы заплатите сто восемьдесят или двести рублей. Ведь я сам весной с покойным дядюшкой купчую оплачивал.

- А у меня еще дорога обратная и дома жене с дочкой ничего не оставлено. Верно, в долги войдут...

- Все понимаю, но спустить более не могу, - вздохнул Вахрушов. - Я со своей цены триста рублей убавил.