В нерешительности вновь опустился на лавочку, размышлял: «Будто бы повода нет для визита. Родители разводятся. Да у нас таких сотни, тысячи. Молодые люди теперь проще смотрят на брачные отношения; женщина свободна, независима, она не хочет прощать мужу ни грубости, ни измены. Развод ныне — дело обычное. И, может, в будущем их станет больше. Что же это? Что будет с семьёй, ведь семья — ячейка государства, наконец, дети...»
Хотел бы он знать мнение о разводах мудрецов древности, признанных юристов, педагогов, но знаний у него не было.
И как-то сразу решил: зайду к музыканту.
Квартира находилась на первом этаже, дверь высокая, двухстворчатая, обита жёлтой искусственной кожей. Сбоку — никелированная пластинка, на ней золотом надпись: «Карвилайнен К. В.». Надавил кнопку. И долго после звонка, мелодично разливавшегося за дверью, никто не открывал, и не было признаков жизни в квартире. Затем дверь открыл Роман. В иссиня-серых глазах застыл испуг и удивление:
— Вам кого?
— Тебя.
— Меня?
— Да, тебя. Я из суда. Помнишь?
Роман открыл дверь, и Грачёв очутился в просторном коридоре. Тут были стол журнальный, два кресла, книжные шкафы,— высокие, вместительные, похожие на библиотечные.
Роман пригласил Грачёва к себе в комнату.
Из глубины квартиры донесся голос: «Я женщина, закон на моей стороне!..» Мальчик, заслышав ругань, опустил глаза, сжался, точно от удара, и глухо, нетерпеливо повторил вопрос:
— Вы ко мне пришли?
— К тебе, Роман,— сказал Грачёв.— Помнишь, в трамвае... Потом в суде?
Мальчик насупился. Спросил угрюмо:
— Вы тоже судья?
— Ну, нет, Роман, я не судья; заводской я, слесарь.
Показал на бок мотора, лежавшего на подоконнике:
— А ты, Роман, тоже техник. Вот у тебя мотор от катера.
Роман оживился:
— Блок цилиндра разобрал. И карбюратор.
— Сломалось что-нибудь?
— С отцом в прошлое воскресенье на рыбалку ездили. Двигатель едва работал. «Не силит»,— выразился Роман профессиональным языком шоферов.
— Трубка бензопровода... Подай-ка её сюда. Ты когда с мотором возишься, вот в эти места смотришь? — Грачёв показал на гнёзда цилиндров.
— Зачем смотреть туда?
— Душа тут мотора. Машина, она хоть и железная, а ласку тоже понимает. На неё внимательно смотреть нужно и слова хорошие говорить.
Роман достал из-под дивана медную трубку. Стал дуть. Воздух не проходил. Поднатужился. Из трубки, хлюпнув, что-то выскочило. Теперь воздух через неё шёл со свистом, свободно.
— Тут, как видишь, и моей помощи не потребовалось. Ты сам в одну минуту починил мотор,— сказал Грачёв. Роман был на седьмом небе, в нём пропала скованность, незнакомый человек уже не казался ему чужим.
— Папа! — закричал он.— Иди сюда, мотор починили!..
Вошёл Карвилайнен. Кивнул Грачёву и спросил у сына:
— Ты вызвал слесаря?
Грачёв поднялся.
— Извините, пришёл к вам без вызова. Если помните, в суде...
— А-а... Представитель власти. Гуманизм. Внимание к неблагополучной семье. Что ж, проходите сюда, мы рады гостям.
Говорил торопливо, вежливо, но в каждом слове слышалась ирония раздражённого человека.
Грачёв, следуя сзади, взял за руку Романа, вёл за собой.
В большой комнате, видимо, столовой, их встретила женщина в лёгком замшевом пальто, с сумочкой в руке. Изумилась незванному гостю.
— Чем обязаны?
— Да вот, к Роману. Извините за вторжение.
Она широко раскрыла беспокойно блестевшие синие глаза, повела плечом. Жест её означал: «Если пришёл, не гнать же тебя!»
— Присаживайтесь.
Сняла пальто, бросила на спинку кресла. Хозяин выставил бутылку коньяка, вазу с конфетами. Тронул за плечо сына:
— Роман, шёл бы к себе.
— Если можно, пусть останется. Не помешает.
Хозяин наливал коньяк, а Грачёв мучительно придумывал первую фразу для начала разговора.
— Я живу на берегу залива, там у нас много моторных лодок.
— За встречу, товарищ!
Хозяин выпил и вместе с ним выпила хозяйка. Грачёв к рюмке не притронулся.
— А вы?
— Я не пью.
— Совсем?
— Да, совсем.
— Что так? Болезнь какая или... секта.
— Секта? Не понимаю.
— Баптисты там или трясуны. У них, по слухам, запрет на вино.
— А если человек не пьёт — так уж нельзя, что ли, не пить вино?
— Можно, конечно, да только я таких людей не встречал. В наше время нельзя без вина.
Ему возразила жена:
— Ты завладел инициативой и не даёшь слова сказать, а человек для чего-то пришёл же к нам.
— Да нет, пусть говорит — поощрил хозяина Грачёв.— Я пришёл так, для порядка заглянул. Вот с Романом мотор посмотрели.
— Я в ваших словах, мил человек, слышу назидание, некий агитаторский напор. А я, извините, агитации не поддаюсь. К тому ж, позвольте вам заметить, надо очень много знать, чтобы иметь право осторожно советовать. Агитаторы нарушают эту главную этическую формулу, потому их, обыкновенно, плохо слушают.