Судьба чемпиона

Командир разрешил, выделил двух бойцов в помощь Михаилу. Они лежали, зарывшись в снег, у обочины дороги. Прошёл час, другой — мимо бежали машины, но бензовоза не было видно. В кузове показавшегося грузовика заметили бочку: бензин! Михаил выбежал на дорогу, выхватил из-за пазухи бутылку с мутной жидкостью. Смотрите, мол — самогон! Машина сбавила ход, но не остановилась. Из кабины высунулся офицер, вскинул пистолет, выстрелил в упор. Михаил качнулся, упал. Лицо горело,— опалило огнем, но — жив. Друзья подхватили на руки, понесли в лес. Пуля задела ухо, шла кровь. Рану перевязали, и Михаил скоро отдышался. Улыбнулся друзьям: жив!

— Вот оно как — угощать немцев самогоном.

Старший предложил Михаилу вернуться в лагерь — отказался. Приготовили на костре чай, подкрепились, и — снова в засаду. И снова грузовик — на борту две бочки. Михаил, перевязанный и укутанный до глаз, показал бутылку. Машина остановилась, и из неё высыпали немцы — шесть человек! Схватили парня и потащили в кабину. Партизаны ударили из автоматов. Завязался бой. Михаил юркнул под машину, прижался к колесу. Стрелял из пистолета немцам в спину. Убил шофера, прыгнул в кабину. Мотор работал, и Михаил рванул машину вперед. Знал: партизаны отойдут в глубь леса, знал и дорогу в отряд. И через полчаса он был уже на партизанской базе.

В бочках оказался бензин, пригодный для самолета.

К вечеру на базу вернулись его товарищи; немцы боя не приняли, рассеялись в лесу по другую сторону от дороги.

Самолёт взлетел, увозя раненых партизан и почту на большую землю. За тот подвиг Михаил получил медаль «За отвагу».

Подрастал и мужал Михаил в партизанском отряде. До конца войны много он исходил дорог по Белоруссии, вырос и окреп в боевых походах, стал заправским, смелым бойцом.

После войны учился. Окончил институт.

Счастливо складывалась карьера Очкина, он был удачлив, весел, любил юмор и умел остроумно, складно говорить. В делах был настойчив, но смелость со временем убывала. Случались ситуации, когда и надо было проявить характер, но ум диктовал расчёт и выдержку. Так постепенно вырабатывались иные свойства: осторожность и осмотрительность. И чем выше поднимался он по служебной лестнице, тем чаще приходилось оглядываться: наверху и ветер сильнее, и опор под ногами меньше. А случалось и так: не знаешь, куда шагнуть: влево пойдешь — себя зашибёшь, вправо — близкого человека в яму столкнёшь. Однажды и любимого человека пришлось локтем задеть. А случилась та история с Машей Полухиной.

Маша была замужем, Очкин — женат, но, встретившись на даче у её отца, известного учёного, они полюбили друг друга.

Учёный благоволил к Очкину. Однажды, когда нужен был директор завода, учёный предложил кандидатуру Очкина.

Время шло, Очкин работал исправно. Учёный был стар, его мучили болезни. Отошёл от дел, и многие стали забывать о нём. Его дочь Маша работала в конструкторском бюро завода. Главный конструктор к ней придирался: то не так, это не так. Позволял грубости.

Маша плакала. А однажды с ней случилась истерика — увезли в больницу.

Очкин всё знал, всё видел, но... не вмешивался. Не прост был главный конструктор, доводился родственником заместителю министра, в ведении которого находился завод. Отношения с министерством у Очкина и без того были натянутые, а тут ещё эта история.

Пригласил главного конструктора, пробовал урезонить мягко, без нажима. Тот понял слабину директора и, когда вернулась Маша, стал ещё изощрённее травить её.

Маша не выдержала, ушла с работы. Очкин сохранил добрые отношения с начальством, но... история с Машей тяжёлым камнем легла на сердце. Замкнулся Очкин, голову стал клонить ниже, говорил уж не столь увесисто. Глубокие складки пролегли на лице, а в волосах засветились серебряные нити.

Мало кто знал о его пристрастии к вину — умел скрывать свою слабость. Но после истории с Машей он стал пить чаще.

И одно только по-прежнему спасало его от людской молвы: умение держать себя в рамках — он пил хотя и регулярно, но не упивался. И никто не видел, и не знал,— даже и он сам,— как быстро разрушаются в нём силы жизни, особенно же разум и совесть, то есть всё то, что в своё время высоко подняло его над людьми.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вечером, придя с работы, Саша решил поговорить с Верой Михайловной о Грачёве.

Мать возилась на кухне, готовила ужин. Александр подошёл к ней, обнял за плечи:

— Мам, ты меня любишь?

— Ох, Сашок, слышит моё сердце: чего-то тебе понадобилось.

— Точно. Нужна твоя помощь. Ты ведь знаешь: давно я подручного ищу.

— Помню, но нет подходящего человека. Рабочих не хватает. Теперь молодые люди не то, что прежде: кем зря работать не хотят. Им должность подавай, место потеплее.

— Есть на примете человек, да не простой он. Боюсь, отдел кадров не пропустит.

— Ты ещё не знаешь, пропущу ли я, а уже за отдел кадров беспокоишься. Говори, что за человек.

— Вроде бы всем хорош, да зашибал малость.

— О-о... Пьяниц не надо. И не проси. Выбрось из головы, Сашок. Выпивоха — не человек!

— Я говорю: раньше пил, теперь он...