Суд офицерской чести

Домой Кравец заезжать не стал. С Тамарой он уже давно находился в состоянии «холодной войны», да и новость о болезни свекрови вряд ли произвела бы на жену впечатление. С его матерью она отношений не поддерживала. А отсутствие дома самого Кравца из-за частых командировок и ставших традиционными задержек на службе жена просто не заметит.

Всё необходимое для поездки было под рукой. Бритвенные принадлежности, полотенце, мыло и зубную щётку он извлёк из тревожного чемодана, хранившегося в кабинете. Денег перехватил у начфина. Уже год как денежное содержание выплачивалось нерегулярно и с задержкой на несколько месяцев, но у полкового финансиста денежки водились.

– С первой получки отдам, – пообещал Кравец.

– Ого, когда она ещё будет… – хмыкнул начфин и тут же спохватился: – Да вы не беспокойтесь, Александр Викторович: когда сможете, тогда и отдадите…

Всю дорогу от Екатеринбурга до Челябинска, поёживаясь в стылом «Икарусе» и потом, в колгинском ЛиАЗе, Кравец думал о матери, вспоминал последний приезд к ней.

Уже несколько лет мать, которую он, любя, называл по имени и отчеству – Ниной Ивановной, едва передвигалась по своей хрущёвке, во двор выходила только с помощью соседей, и то всё реже и реже. В больницу, невзирая на уговоры, ложиться наотрез отказывалась. Говорила, что её «болячки» – дело возрастное и никакие врачи тут не помогут.

Кравец всё же привёз к ней доктора из гарнизонной поликлиники. Он после осмотра сказал:

– Ваша матушка, подполковник, нуждается в постоянном уходе… С её хворями одной жить нельзя…

– Не знаю, что делать. Ко мне она ехать не хочет, мол, старое дерево на другое место не пересаживают. А для перевода к ней поближе нужно заключение ВВК[2]…

– Будет вам заключение, – пообещал врач и не обманул.

Через пару месяцев в отдел кадров управления по воспитательной работе округа такое заключение поступило. В нём значилось, что по состоянию здоровья матери подполковник Кравец А.В. должен быть переведён для дальнейшего прохождения службы в город Челябинск. Знакомый кадровик заверял Кравца, что перевод состоится в ближайшие месяцы. Однако прошёл год, а никаких перемен в службе не произошло. Кравец снова написал рапорт. Потом ещё и ещё… Ответа ни на один из них так и не получил.

– Дай взятку… – посоветовали ему. – Сейчас без этого ничего не добьёшься…

– Никогда на лапу не давал и тут не стану!

– Тогда перевода не жди…

– Почему? Мне же по закону положено…

– Какие теперь законы? Лучше обратись прямо к начальнику управления. Он ведь твой давний знакомый!

Кравец покачал головой: «Просить не буду!»

Конечно, он использовал любую возможность, чтобы заглянуть к матери. Едет ли в командировку, возвращается ли с учений… Благо от места службы до родного дома – всего двести пятьдесят километров. А от окружного полигона – и того ближе.

Последний раз он видел мать месяц назад. Ничего не предвещало резкого ухудшения её здоровья. Нина Ивановна, как всегда, улыбалась, шутила. У неё такая манера: не сосредоточиваться на своих болезнях, будто бы их и нет вовсе. Только взгляд был не такой, как обычно, а тревожный, пристальный. Или, может быть, это сейчас так припомнилось ему…

Говорят, что люди должны чувствовать, когда близким плохо. Может, это и так. А вот Кравец ничего не почувствовал. Наверное, слишком был занят разборками с Тамарой, служебными делами… Теперь корил себя за это и мрачнел всё больше.

В дверях маминой квартиры торчала записка: «Ключ у меня» – и подпись соседки.

Когда на его звонок Анна Якимовна открыла дверь, сердце у Кравца сжалось: неужели опоздал?..

– Нину Ивановну вчера на скорой увезли. Она в реанимации, я узнавала: у неё инсульт, – скороговоркой сообщила соседка и, заметив порывистое движение Кравца, удержала: – Куда ты, Сашенька? Сейчас не пустят. Утром вместе пойдём…

2

Два эскадрона несутся навстречу друг другу. Мёрзлые комья со звоном летят из-под копыт. Хрипят кони. Пена с боков летит клоками. Перекошены криком и ненавистью лица всадников. Над одной лавой трещит и мечется красный флаг, над другой – бело-зелёный, колчаковский.

Сшиблись. Зазвенела сталь. Обагрился снег. Ржут кони, вертятся. Кричат раненые. Матерятся пока что уцелевшие. Вдруг двое, сойдясь в сече, встали на стременах, застыли на миг, почти одновременно выдохнули:

– А-а!

– О-о!

– Ванька!

– Антон!

– Яд-рить тя в корень!

– Братка!

Соскочили со стремян. Обнялись. Тяжело отстранились.

– Ты с голопузыми? Какого рожна?

– А ты с мироедами?

– Ты ж офицер! Присягу давал!

– Кому? Царю? Так нет больше царя! Расстреляли…

– При чём тут царь? Ты России присягал… Присяга дважды не даётся!

– А я России и не изменял! Как служил ей, так и служу…

– Ты-то, может, и служишь, а вот внук твой…

– Какой внук, Антон? У меня дочке всего три года!

– Как это «какой»? Сашка… Он-то своей присяге точно изменил! – сказал Антон, и… Кравец проснулся.

Он долго лежал, уставясь в потолок маминой комнаты, чувствуя себя усталым, как столетний старик. «А ведь деду Ивану было бы сто лет, доживи он до сего дня!»