Суд королевской скамьи

Вскоре после полудня машина остановилась около дома на Мытной, 22. На дверях квартиры номер четыре было имя Лены Конской. Женщина, которой на вид было шестьдесят с небольшим, осторожно приоткрыла перед ними дверь. С первого же взгляда Арони понял, какой красавицей она была двадцать, пять лет назад, когда ей приходилось жить по подложным документам. Да, женщин из Братиславы никогда нельзя было ни с кем спутать.

Линка представился. Она насторожилась, но страха не выказывала.

— Я — Арони из Израиля. Мы приехали к вам по очень важному делу.

17

— Милорд, наша следующая свидетельница будет давать показания на итальянском языке.

Ида Перетц, полная, скромно одетая женщина, смущаясь, вошла в зал суда. Шейла Лем, сидящая за столом адвоката, ободряюще показала ей поднятый большой палец, но та не заметила этого жеста. Пока итальянский переводчик приносил присягу, она обвела глазами зал суда и заметно успокоилась, когда увидела в задних рядах зрителей молодого человека, примерно лет двадцати; она еле заметно кивнула ему, и он кивнул ей в ответ.

Она принесла присягу на Ветхом Завете и назвала свое девичье имя.

— Кардозо из Триеста.

— Можете ли вы рассказать милорду и присяжным, когда вы оказались в Ядвиге и при каких обстоятельствах?

Растерянный обмен репликами между Идой Перетц и переводчиком затянулся, и было видно, что тот смущен.

— Возникли какие-то проблемы? — осведомился Энтони Гилрой.

— Милорд, родной язык мадам Перетц не итальянский. Он настолько перемешан с другими языками, что, боюсь, я не смогу обеспечить точный перевод.

— Она что, говорит по-югославски?

— Нет, милорд. Она использует какую-то смесь наречий, нечто вроде испанского, которого я не знаю.

Из заднего ряда зрителей Абрахаму Кэди была отправлена записка; он передал ее О'Коннору, который, посовещавшись с Баннистером, поднялся с места.

— Можете ли вы прояснить, что тут происходит? — обратился к нему Гилрой.

— По всей видимости, милорд, миссис Перетц говорит на ладино. Это средневековое испанское наречие, в какой-то мере напоминающее идиш по отношению к немецкому. На этом языке говорили в некоторых еврейских общинах Средиземноморья.

— Так мы можем найти переводчика с ладино и пригласить данного свидетеля попозже?

К О'Коннору полетела еще одна записка.

— Моему клиенту приходилось лично сталкиваться с ладино, и он говорит, что в наши дни он считается очень редким языком и, скорее всего, в Лондоне может не оказаться переводчика. Тем не менее в зале суда находится сын миссис Перетц, который всю жизнь общался с матерью на этом языке и готов оказать содействие в переводе.

— Не будет ли этот джентльмен так любезен предстать передо мной?

Сын Абрахама Кэди и подопечный Адама Кельно увидели почти своего сверстника, молодого человека типично итальянской внешности, который, протолкавшись среди стоящих посетителей, встал перед судейским столом. С балкона наверху сын ван Дамма также видел, как юноша неловко поклонился судье.

— Ваше имя, молодой человек?

— Исаак Перетц.

— Говорите ли вы по-английски?

— Я студент Лондонского экономического колледжа.

Гилрой тут же повернулся к местам прессы.

— Я должен потребовать от вас, чтобы данный разговор не получил отражения в прессе. Вне всякого сомнения, эту леди легко будет опознать. И я хотел бы объявить небольшой перерыв, чтобы обсудить ситуацию. Сэр Роберт, не будете ли вы столь любезны проследовать в мой кабинет с мистером Баннистером, с миссис Перетц и ее сыном?

Они пересекли торжественное пространство холла с сияющими полами, который отделял зал суда от кабинета судьи. Оказавшись в кабинете, Гилрой первым делом стянул парик. Расставшись с ним, он сразу же потерял строгость, присущую судье, и стал похож на обыкновенного англичанина. Они расселись вокруг стола, а пристав покинул кабинет.

— Если это удовлетворит вашу честь, — сказал сэр Роберт, — мы не против, чтобы мадам Перетц изложила свои показания прямо здесь, и мы не сомневаемся, что ее сын обеспечит нам точный перевод.

— Меня главным образом беспокоит не это. Первым делом, стоит проблема опознания, но оно будет тяжелым испытанием для них двоих. Молодой человек, в полной ли мере вы знакомы с несчастьем, постигшим в прошлом вашу мать?

— Я знаю, что усыновлен ею и что над ней в концлагере проводили эксперименты. Когда она написала, что ей предстоит давать показания в Лондоне, я посчитал, что она должна сделать это.

— Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— Уверены ли вы, что можете говорить на эти темы со своей матерью?

— Я должен.

— Но вы, конечно, понимаете, что очень скоро все станет известно в вашем колледже, да и в Триесте.

— Моя мать не стыдится того, что с ней было, и я не собираюсь ничего скрывать.

— Понимаю. И вот еще что... я хотел бы удовлетворить свое любопытство. Ваш отец, должно быть, очень умный человек? Студент из Триеста — не столь уж частое явление здесь.

— Мой отец — простой торговец. Родители очень надеются, что я смогу остаться в Англии или Америке, и не покладая рук трудились, чтобы я мог учиться.