Суд королевской скамьи, зал № 7

Эйб и Саманта переехали в дом на Колчестер-Мьюз вскоре после свадьбы, которая состоялась В Линстед-Холле. Эйб, которому хотелось вновь найти себе место в этой войне, стал авиационным корреспондентом.

После первых поражений в «Битве за Британию» вся Англия была превращена в огромный аэродром. Британской авиации принадлежала ночь, а днем хозяином европейского неба была американская 8-я воздушная армия, совершавшая рейды далеко в глубь Германии, теперь уже в сопровождении целых туч истребителей «мустанг».

По ночам Эйб летал на бомбардировщиках «Галифакс», а днем — на «летающих крепостях». Он описывал безобидные на первый взгляд дымки разрывающихся зенитных снарядов и круговращение воздушных боев. Он писал о блаженных моментах дремоты в полном изнеможении под колыбельную песню пяти тысяч гудящих моторов. О крови. О разорванном пополам хвостовом стрелке, которого тщетно пытались высвободить из обломков. О длинных дымовых шлейфах и о покалеченных птицах, несущихся к земле. О сентиментальных песенках в баре, об опустевших койках товарищей. О щеголеватых офицерах, обменивающихся короткими фразами на своем профессиональном языке над крупномасштабными картами Германии. И о том, как это выглядит сверху, когда на игрушечные домики немецких городов падает смертоносный груз.

«Через полчаса мы будем над Берлином. За иллюминатором — небо, почерневшее от воздушной армады, похожей на полчища саранчи. Со всех сторон нас прикрывают истребители.

В наушниках слышен торопливый голос:

— Тони, берегись, „мессера“ на семь часов.

Под нами завязывается короткий яростный воздушный бой. Из-под красного капота „мустанга“ показывается дым, и он кругами падает вниз, к земле, преследуемый „мессершмиттом“. Должно быть, наш был новичок: в бою „мессера“ далеко уступают „мустангам“. А фриц, наверное, хороший пилот, раз он умудрился дожить до сегодняшнего дня. Внизу вспышка — это взорвался „мустанг“. Все. Парашюта не было.

Позже я узнал, что наш летчик был студентом второго курса инженерного факультета из Джорджии. Что будет завтра в Атланте, когда придет телеграмма и это горестное известие узнает десяток родных и близких? Он был единственным наследником мужского пола — ему предстояло передать их фамилию следующему поколению.

Фрицы отбиты. Это стоило нам четырех „мустангов“ и двух бомбардировщиков. Бомбардировщики умирают медленнее. Они корчатся в агонии, тяжело переваливаясь с боку на бок. Люди в отчаянии рвут кольца парашютов. А потом — взрыв.

Мы уже недалеко от Берлина. Напряжение нарастает. Все начеку, кроме второго пилота, который спит, свернувшись клубком, — так может спать только очень молодой человек.

Мне предлагают взяться за ручку бомбосбрасывателя. Руки у меня дрожат от радости. Бомбы медленно плывут вниз, словно черный снег, а потом среди полуразрушенного города вырастают оранжевые языки разрывов.

Наша потрепанная армада, прихрамывая, поворачивает обратно. Мне, только что испытавшему такой восторг, становится не по себе. Почему свои самые большие усилия, весь свой талант человек направляет на разрушение?