Читаем Суд королевской скамьи, зал № 7 полностью

— Например, каким образом?

— Держать пациентов, когда им делали укол в позвоночник. Иногда меня заставляли самого делать укол.

— Вы были обучены это делать?

— Мне показали один раз, за несколько минут.

— Что еще вас заставляли делать?

— Держать пациентов, когда у них брали пробы спермы.

— То есть запихивали им в задний проход деревянную палку, чтобы получить эти пробы?

— Да.

— Кто делал это?

— Доктор Кельно и доктор Лотаки.

— Сколько раз доктор Кельно делал это на ваших глазах?

— Не меньше сорока или пятидесяти раз. Каждый раз через нас проходило по многу человек.

— Они испытывали боль?

Тукла опустил глаза.

— Очень сильную.

— И это делалось над здоровыми людьми перед облучением и последующей операцией, то есть было первым этапом эксперимента?

— Милорд, — прервал его Хайсмит, — мистер Баннистер задает свидетелю наводящие вопросы и хочет услышать его собственные выводы и соображения.

— Я сформулирую вопрос иначе, — сказал Баннистер. — Принимал ли доктор Кельно участие в медицинских экспериментах немцев?

— Да.

— А откуда вы это знаете?

— Я сам видел.

— Вы видели, как он делал операции в пятом бараке?

— Да.

— Много раз?

— Во всяком случае, сотни две или три.

— На евреях?

— Иногда по приговору суда, но девяносто девять процентов — на евреях.

— Вы присутствовали при операциях доктора Кельно в общей больнице в двадцатом бараке?

— Да, много раз. Много десятков раз.

— И вы видели, как он ведет прием? Как делает мелкие процедуры — например, лечит нарывы и порезы?

— Да.

— Вы заметили какие-нибудь существенные различия в поведении доктора Кельно в пятом бараке и в общей больнице?

— Да, с евреями он был очень жесток. Он часто бил их и ругал.

— На операционном столе?

— Да.

— Пойдем далее. Мистер Тукла, я хочу поговорить об одной конкретной серии операций, проведенной в начале ноября сорок третьего года. Тогда у восьми мужчин были удалены семенники, а у трех пар женщин-близнецов — яичники.

— Я это прекрасно помню. Это было десятого ноября. В тот вечер кастрировали Менно Донкера.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее.

Тукла отхлебнул глоток воды, расплескивая ее, — так дрожала у него рука. Лицо его стало белым, как мел.

— Мне велели явиться в пятый барак. Там было множество капо и эсэсовцев. Около семи часов четырнадцать жертв привели в комнату рядом с операционной. Нам велели побрить их и сделать уколы в позвоночник.

— Не в операционной?

— Это делалось всегда только в соседней комнате. Доктор Кельно не хотел зря тратить время в операционной.

— Делали ли этим людям предварительный укол морфия?

— Нет. Доктор Вискова и доктор Тесслар несколько раз протестовали и говорили, что гуманность требует колоть им морфий.

— А что отвечал доктор Кельно?

— Он говорил: «Незачем расходовать морфий на этих свиней». Ему несколько раз предлагали давать этим людям общий наркоз — усыплять их, как он делал в двадцатом бараке. Но он говорил, что не может тратить на это время.

— Значит, инъекции всегда делались в комнате рядом с операционной, без морфия и неквалифицированными или полуквалифицированными людьми?

— Правильно.

— Эти жертвы испытывали боль?

— Очень сильную. Это моя вина… Моя вина…

Он раскачивался взад и вперед, закусив губу, чтобы сдержать слезы.

— Вы уверены, что можете продолжать, мистер Тукла?

— Я должен продолжать. Я носил это в себе больше двадцати лет. Я должен все выложить, чтобы обрести покой. — Он всхлипнул. — Я струсил. Я должен был отказаться, как Донкер.

Он несколько раз судорожно вздохнул, извинился и кивнул в знак того, что готов продолжать.

— Так вот, вечером десятого ноября вы присутствовали в комнате рядом с операционной пятого барака и помогали готовить этих четырнадцать человек к операции. Продолжайте, пожалуйста.

— Первым был Менно Донкер. Кельно велел мне зайти в операционную и держать его.

— Вы были вымыты?

— Нет.

— Кто еще при этом присутствовал?

— Доктор Лотаки ассистировал. Еще были один-два санитара и два охранника-эсэсовца. Донкер кричал, что здоров, а потом умолял Кельно оставить ему один семенник.

— Что говорил на это Кельно?

— Он плюнул ему в лицо. Через несколько секунд за дверями началась такая суматоха, что Фосс велел мне пойти в пятый барак и привести Марка Тесслара. Когда я вернулся с ним, я увидел такую ужасную сцену, что не могу забыть о ней ни днем, ни ночью. Эти девушки, с которых срывали одежду, дикие крики боли от уколов, люди, которых били прямо на операционном столе, кровь… Только Марк Тесслар сохранил присутствие духа и гуманность.

— И вы заходили в операционную?

— Да, я ввозил и вывозил жертв.

— Кто делал операции?

— Адам Кельно.

— Все операции?

— Да.

— Он мылся перед очередной операцией?

— Нет.

— Он стерилизовал инструменты?

— Нет.

— Он проявлял заботу о пациентах?

— Он был как сумасшедший мясник на бойне с топором в руках. Это была просто резня.

— Сколько времени это продолжалось?

Перейти на страницу:

Все книги серии Классика / Текст

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза